– А что Вероника? – удивиласьАнна. – Я не одобряю телевизор, мне кажется, что просмотр передачоглупляет детей, и у нас нет этого аппарата, но знаю, что она с большим успехоми много снимается. Каждому, как говорится, свое. Если дочь выбрала такой путь,значит, так тому и быть. Мы с отцом свое дело сделали, дали им крылья, дальшепусть летают самостоятельно.

Ага, и прямо на кладбище. Похоже, что этачадолюбивая мамаша просто не знает ни о смерти старшей дочери, ни о судьбесыновей. Ай да педагог! Не стану ничего рассказывать, пусть милиция сообщает онесчастье. Зря только ездила. Адреса Антона не узнала, придется искать в другомместе.

Назад в Москву ехала, пытаясь справиться сгрустными мыслями. Как странно! Раньше у меня никогда не было времени на, такскажем, воспитание детей. Каждая свободная минута посвящалась заработкам, иначенам просто было не выжить: кушать хотели все, а добывающая единица только одна– я. Порой прибредала домой только к одиннадцати вечера и, съев подсунутыйКешкой бутерброд, буквально падала в кровать. Мы редко ходили в театр, кино ицирк, практически никогда не играли в лото. Но когда несметное богатство упалона наши головы, я предложила Аркадию построить отдельный дом. Рядом, на одномучастке, но свой.

– Ты чего, – замахал рукамисынок, – как это мы с Зайкой без вас окажемся!

Анна же отдала детям все, что могла, идобилась противоположного результата.

Философские раздумья прервал странный стучащийзвук, «Вольво» потащило в сторону. Кое-как затормозив, я вышла из машины иобозрела задние колеса. Так и есть, прокол! И запаска имеется, и баллонныеключи в наличии, жаль только, что господь наградил меня хилыми руками.Открутить-то гайки, может, и смогу, но проделать обратную процедуру… Нужно былоискать умельца.

Дорога выглядела совершенно пустынной. Постоявпод палящим солнцем, я заперла «Вольво» и побрела к видневшемуся вдалекетрехэтажному белому зданию. Пыльная дорожка вилась между кучами мусора, жарастояла немыслимая, и я покрылась липкой серой пылью.

Подойдя к дому поближе, я увидела вывеску:«Городская больница». Надо же, как здорово, сейчас умоюсь в местном туалете инайду какого-нибудь дядю Васю. Сортир оказался на первом этаже. На двериболтался листок – «Нет воды». Печально вздохнув, я пошла по длинному воняющемухлоркой коридору. В коридоре – ни души. В полном одиночестве дотопала доотделения, на двери которого значилось: «Травматология». Толкнула ее и ахнула.

Узкий коридор забит койками. Тут и там надкроватями вздымаются загипсованные руки и ноги. Нещадно вопило радио, и пахломочой, лекарствами и грязной шваброй. Посреди этого кошмара молоденькаясестричка абсолютно спокойно читала толстенный любовный роман.

– Посещения с двух часов, –недовольно буркнула девица, не поднимая глаз от книги.

Вздохнув, я достала кошелек и стала излагатьсуть. Проявив редкостное человеколюбие, медсестра, быстро пряча бумажку,побежала на поиски местного механика, велев мне:

– Если кому станет плохо, пусть потерпит.

Я оглядела набитый больными душный коридор.Обязательно, как только кто-нибудь начнет умирать, тут же велю подождать довозвращения медички. Хотя похоже, что смертельно больных тут нет, явственноналичествовали всего лишь поломанные конечности. Только над одной кроватью неторчало никаких растяжек и не было видно никого загипсованного. Может, тамвообще никого нет? Одеяло натянуто абсолютно ровно, словно под ним нет тела. Яподошла поближе. В постели лежала женщина. Худенькое, желтоватое, заострившеесяличико, череп обмотан повязкой наподобие хоккейного шлема. Из слишком широкоговыреза высовывается тонюсенькая шейка с жуткой темно-синей полосой.«Самоубийца, – промелькнуло у меня в голове, – пыталась неудачноповеситься». Женщина дышала совсем неслышно, если бы не медленно поднимавшеесяодеяло, ни за что бы не приняла ее за живую. На спинке кровати виднеласьтабличка: «Неизвестная, поступила 20 июня». Голая нога несчастной свисала скойки. Наверное, неудобно лежать в такой позе.

Я попробовала засунуть неожиданно тяжелуюконечность под одеяло. Глаз наткнулся на большую родинку на колене. Коричневоепятно, размером примерно с небольшую мышь, покрывали мелкие черные волосы.

«Надо бы сходить, удалить эту родинку, –зазвучал у меня в голове голос Жени Поляковой, – да боюсь, вот и живу с«мышью».

– Вам, что ли, колесо поменять? –раздался за спиной громкий голос. Мужик лет сорока, в грязном синем халате идраных кроссовках, сжимал в руке чемоданчик с инструментами. Но мне уже было недо него. Сунув спасителю ключи и велев подогнать «Вольво» после починки кдверям больницы, я кинулась искать хоть какого-нибудь врача.

Гиппократы нашлись в ординаторской. Две бабылет по пятьдесят пять и совсем молодой парень. Несмотря на жуткую жару, онижрали бисквитный торт с жирным кремом и пили горячий чай.

– Где вы взяли ту неизвестную, что лежиту окна? – спросила я.

– Во-первых, здравствуйте, – суровопоставила меня на место толстая врачиха.

– Прием родственников с четырех, –зло уведомила тощая.

– Не видите, люди заняты, – буркнулпарень с набитым ртом, – ну и народ, поесть не дадут.

Ладно, сейчас запрыгаете, как блохи. Необращая внимания на гневающихся эскулапов, я вытащила из кармана мобильный,потыкала для виду в кнопки и прокричала в гудевшую трубку:

– Иван Иванович, присылай группу,кажется, нашла Полякову, сейчас допрошу медиков.

Парень пронес торт мимо рта, и я судовлетворением увидела, как кремовая роза шлепнулась прямо на светлые брюкиборца за спокойное выпивание чая.

– Кто вы такая? – не сдаваласьтолстуха.

– Майор Васильева из Московскогоуправления по борьбе с организованной преступностью, – прояснила яситуацию. – А теперь расскажите, кто, когда и откуда привез женщину.

Тощенькая докторица развела руками:

– Самим мало что известно.

Несколько дней тому назад житель БолотоваРазумнов Виктор Сергеевич доставил в приемный покой абсолютно голую, сильноизбитую женщину. Несчастную кто-то сначала оглушил ударом по голове, потомдушил, скорее всего капроновым шнуром.