– Улыбайся! – сквозь зубы цедит мама, наклоняясь, чтобы послушать седую старушку, которую очень раздражают строительные работы на Мейн-стрит.

– Везде должен быть порядок, а здесь его нет! Я возмущена, сенатор Рид. Возмущена до глубины души!

Мама обещает проверить, что строительство не противоречит распоряжениям мэрии, и уверяет, что ее помощник во всем разберется.

– Еще долго? – шепотом спрашиваю я.

– Пока мероприятие не закончится, юная леди. Служишь людям – забудь о нормированном рабочем дне.

Вдали на треноге стоит мамин предвыборный постер «Грейс Рид – труд во имя наших предков, наших семей, нашего будущего». Я смотрю на постер, а вот бирюзовое мерцание бассейна прямо за балконными дверями стараюсь не смотреть. Нырнуть бы в воду! Так жарко и неуютно в темно-синем платье с завышенной талией, которое я надела по настоянию мамы: «Саманта, женщины там очень консервативные. Одежда нужна максимально закрытая».

Так и подмывает скинуть платье. Если начнутся крики и обмороки, мы просто поедем домой. Почему я просто не сказала маме «нет»? Я что, мышка? Или кукла? Клэй манипулирует мамой, а мама – мной.

* * *

– Можно было и не показывать себя с некрасивой стороны, да еще на протяжении целого мероприятия, – сердито заявляет мама, когда мы едем домой. – Многие дочери с удовольствием помогали бы родителям. Когда Джордж Буш проводил предвыборную кампанию, его дочери-близнецы постоянно были на виду.

На это мне ответить нечего. Я треплю нитку, выбившуюся из шва на платье. Мама тянется и останавливает меня, стискивает мне пальцы. Потом расслабляется и легонько пожимает мне руку.

– Все эти вздохи, шарканье… – Мама качает головой. – Мне было неловко.

Я поворачиваюсь и смотрю на маму:

– Так, может, в следующий раз тебе лучше меня не брать?

Мама встречает мой взгляд. Глаза у нее снова беспощадно-суровые. Она качает головой:

– Не представляю, что о твоем мини-шоу скажет Клэй.

Клэй уехал чуть раньше, чтобы вернуться в штаб и захватить принадлежности для следующего мероприятия – барбекю в Линден-парке, где мое присутствие, к счастью, не требуется.

– Вряд ли Клэй обратил на меня внимание. Он смотрит только на тебя, – заявляю я.

– Да, наверное, – тихо говорит мама и краснеет. – Он мне очень… предан.

Несколько минут мама рассуждает о компетентности и преданности Клэя, а я надеюсь, что она имеет в виду только его профессиональные качества. Но это не так. Клэй постоянно оставляет у нас одежду и ключи, завел любимый стул в гостиной, не раз настраивал радио на кухне, потягивая «Чирвайн», странный южный напиток с вишневым вкусом. По-моему, мама заказывает его за линией Мэйсона – Диксона.[20]

Когда мы наконец доезжаем до дома и выбираемся из машины, слышится рокот – по улице несется мотоцикл Джоэла, но в седле не Джоэл, а Джейс.

Я молю бога, чтобы Джейс ехал к себе, но он сворачивает на нашу подъездную аллею и останавливается. Он вытирает лоб ладонью и дарит мне свою нежнейшую улыбку:

– Привет, Саманта!

Мама пронзает меня взглядом.

– Ты знаешь этого парня? – негромко спрашивает она.

– Да, – твердо отвечаю я. – Это Джейс.

Неизменно вежливый, Джейс уже протягивает маме руку. Господи, только бы он не назвал свою фамилию!

– Джейс Гарретт, ваш сосед. Здравствуйте!

Мама для проформы пожимает ему руку и бросает на меня странный взгляд.

Джейс смотрит то на нее, то на меня, замирает, потом снова надевает шлем:

– Я решил прокатиться. Сэм, хочешь со мной?

Интересно, какое наказание ждет меня, если я соглашусь? Домашний арест до тридцати? Кто знает… Да и какая разница? Я вдруг понимаю, что никакой. Я несколько часов проторчала в душном помещении, по маминому желанию корча из себя примерную дочь. А сейчас меня манят ослепительное голубое небо и бескрайний горизонт. В ушах, кажется, шумит ветер, а на самом деле это стучит кровь. Совсем как в детстве, когда мы с Тимом ныряли в самые высокие волны. Я перекидываю ногу через седло и беру запасной шлем.

Мы уносимся прочь. Я зарываюсь лицом в плечо Джейса, твердо решив на маму не оглядываться, а сама жду воя сирен или вертолетов со штурмовой группой, отправленной по нашему следу. Ветер треплет мне волосы, я крепче обнимаю Джейса за пояс. Сначала мы едем по песчаной, обрамленной морской травой Шор-роад, потом через центр, совершенно не похожий на нее, с аккуратными красными и белыми домиками – два этажа спереди, один сзади – и симметрично посаженными кленами. Потом снова по Шор-роад недалеко от пляжа. Джейс глушит мотор в Магуайр-парке у детской площадки, где я не была много лет, а когда-то я регулярно здесь останавливалась по пути из дома в детский сад на полдня.

– Ну вот, Саманта. – Джейс снимает шлем, вешает на руль и помогает мне слезть с седла. – Похоже, подвел меня социальный статус. – Он отворачивается и пинает откидную подножку мотоцикла.

– Извини, – машинально говорю я.

Джейс упорно на меня не смотрит и пинает гальку:

– Я ведь впервые встретился с твоей мамой. Раньше я думал, она просто строгая. По отношению к тебе. Я не думал, что проблема во мне. Или в моей семье.

– Нет! На самом деле нет. – Фразы у меня получаются короткими, отрывистыми. Мне словно воздуха не хватает. – Она… Она… Извини. Она вроде тех, кто досаждает твоим родителям в супермаркетах. Но я не такая.

Джейс поднимает подбородок, долго смотрит на меня, а я смело встречаю его взгляд – я хочу, чтобы он мне поверил.

Лицо Джейса превращается в непроницаемую маску – такого я прежде не видела. Во мне просыпается злость.

– Прекрати! Прекрати судить обо мне по маминым поступкам. Я же не виновата! – кричу я. – Если будешь судить меня по поступкам мамы, значит, ты не лучше ее.

Джейс молча ковыряет землю носком кроссовки.

– Даже не знаю, – наконец говорит он. – Не могу не заметить, что… ну… ты часть моей жизни, моей семьи, моего дома, моего мира… А я… вхож в твою жизнь? В водно-теннисном клубе дошло до конфуза. Ты не говорила обо мне своей лучшей подруге. Я никогда… – Джейс запускает руки в волосы и качает головой. – Никогда не обедал у вас дома. И даже… не знаком с твоей сестрой.

– Трейси уехала на лето, – тихо напоминаю я.

– Саманта, ты поняла, о чем я. Я о том, что… Ты со мной везде – у меня в комнате, в магазине, на тренировках. Везде. А я где с тобой? Трудно сказать.

У меня горло сжимается.

– Ты тоже везде со мной, – шепчу я.