Я это упоминаю к тому, что Кальтус, принявший решение о нашем отходе, был совершенно прав. Уставы, в которых жизнь военных расписана до мельчайших подробностей, требовали отвода сил, при куда как меньших потерях, но Уставы предполагают, а вот жизнь, вернее вращение шестерней военной машины, складывается совсем иначе.

Именно так всё происходило и в нашем случае, когда события пошли в полном соответствии с другой армейской мудростью, гласящей что любое мероприятие заканчивается награждением непричастных и наказанием невиновных.

Первая часть этого изречения касалась нас, пилотов, на головы которых пролился дождь наград. В моём случае эти осадки выразились в виде золотого капитан-лейтенантского шнура, благодарности в приказе и новенькой блестящей медальки. «За отличное исполнение Долга» – так было написано на её обеих сторонах, но я не спешил её цеплять к остальным наградам – ложка дёгтя, полученная одновременно с мёдом, портила всю картину. А заключалась эта ложка в том, что меня сняли с командира звена. В соответствии с плановой ротацией, – так мне пояснил порученец Кальтуса, чей ворот украшал толстый бронзовый шнур майора, а грудь отягощала целая пригоршня свежеполученных наград.

Что ж…

С приказами не поспоришь. Пришлось подчиниться, да и деваться по любому было некуда – моих мальчишек переводили на другой борт и мы славно нажрались в моей каюте, пьяно клянясь не забывать, писать и обязательно свидеться, когда всё это закончится. Обычные пьяные обещания, не более того. К сожалению.

* * *

Впрочем, если бы это было бы единственной неприятностью, выпавшей на нашу долю, то я бы и не расстраивался – тасование кадров вещь обычная для военного. Но, к сожалению, шестерни военной машины продолжали своё вращение и теперь пора сказать о второй части той армейской мудрости – о наказании невиновных.

На эту роль, как несложно догадаться, был назначен Кальтус, вынужденно принявший командование кораблём и спасший наши задницы.

Не скрою, я, да как и все пилоты, созванные на лётную палубу уже на третий день после нашего прибытия в пункт сбора, были уверенны, что его, Кальтуса, то есть, будут награждать перед строем. А как иначе?

Корабль спас? Спас.

Наши задницы сберёг? Сберёг.

Ну так наградите героя!

Ага. Наградили.

Когда его, в мундире без наград и знаков различий, вывели перед строем, мы, всё ещё не понимая происходящего, но уже догадываясь о другом сценарии, недовольно зашумели, но выскочившие из транспорта морпехи быстро привели нас к молчанию. Выстроившись перед нами, они отгородили от нас Кальтуса, стоявшего у края лётной палубы.

Команда, чёткое перестроение и вот уже две шеренги, повернувшиеся друг к другу спинами, приподнимают свои карабины, обозначая угрозу нам – в случае неподчинения и готовясь исполнить приговор замершей в отдалении фигурке капдва.

Дезертирство, бегство с поля боя – слова приказа вязли в ставшим плотном воздухе, с трудом доходя до нашего сознания.

Ещё один приказ, слитный залп десятка стволов и фигура человека, которому мы все были обязаны своими жизнями, исчезло за бортом, отправившись в вечный полёт по пространству номерной системы.

Морпехам, нашим, бывшим на борту, морды мы, конечно набили. И плевать, что приговор приводили в исполнение их коллеги со Станции – били, перефразируя известный анекдот, не по паспорту, а за форму, видя в её носителях причастных к произошедшему. Они, морпехи, и не сопротивлялись, принимая побои как должное.

В общем, настроения на борту, царили хреновые. Не знаю, как остальные, а вот что до меня, то я просто валялся в каюте, разглядывая потолок и маясь бездельем. Со звена я был снят, доступ к кораблю – аннулирован, пропуск в бар – отменён. Оставалось только безделье, прерываемое выходами в столовую.

Так продолжалось с неделю, до тех пор, пока постучавший в дверь каюты вестовой, не передал мне пакет, в котором я обнаружил приказ о назначении на новое место службы и командировочное удостоверение, регламентировавшее маршрут моего движения. И, если с тем, как мне следовало добираться до места назначения, вопросов не было, то вот само место вопросы как раз вызывало.

Скупые, до предела засекреченные строки приказа извещали меня о назначении в личный состав объекта «Гроб-2», прибыв на который я поступал в распоряжение капитана третьего ранга Иван Ша.

Осторожные расспросы знакомых, равно как и поиск по сети не принесли никакого результата, а потому, выбросив из головы все посторонние мысли, я, в назначенный день, покинул Длань, направляясь на Станцию, подле которой мы и висели.

* * *

На Станции тоже всё прошло быстро – даже военная машина, порой, работает как надо.

Едва я сошёл с челнока, как патруль, материализовавшийся рядом со мной и быстро проверивший мои бумаги, немедленно скорректировал вектор моего движения, сопроводив в один из ангаров, где уже стоял готовый к взлёту небольшой транспорт. Всё это было проделано так быстро, что я и опомниться не успел, оказавшись на его борту, только там обнаружив у себя в руках небольшую сумку с комплектом армейского сухпая. С тремя комплектами – по числу дней, которых мне предстояло провести на борту. Вот это – я про сухпай, выбесило меня больше всего.

Что я – мало его на борту Длани жрал?

Но – рыпаться было уже поздно – не прошло и пары минут, как транспорт, взревев движками, взлетел, похоронив мои планы о местном баре, посетить который стояло пунктом один моей личной программы.

Это, не буду скрывать, расстроило не на шутку – весь путь с Длани я только и мечтал, как оказавшись на Станции зайду в кабак, где закажу себе две, или нет, сразу три кружки пива, которые буду тянуть пока не истечёт почти всё время, отведённое мне на дорогу до этого транспорта.

Облом!

Всё, что мне остаётся, так это гадать о месте назначения и надеяться на то, что загадочный объект, сухо поименованный «Гроб-2» является чем-то навроде Базы. Ну а какая база, пусть даже самая рассекретная, и без бара?!

* * *

Подобным гаданием я развлекался три дня – иных занятий на борту транспорта не было. В рубку меня не пускали – ну не драться же мне с парой морпехов, чей пост был у самой двери?! Одного взгляда на этих бугаёв было достаточно, чтобы понять исход нашего, гипотетического, поединка. Так же наглухо мне был перекрыт и путь в другие отсеки, оставив мне для прогулок лишь короткий коридор корабля. Девять шагов к корме, разворот от задраенной двери шлюза и ещё двенадцать до поста морпехов, наблюдавших за моим моционом безразличными взглядами.

* * *

Утро третьего дня, начавшееся с распаковки картонной коробки сухпая, последней, замечу, началось как обычно. Выстроив на столе ряд консервных баночек, я предавался раздумьям – съесть сразу всё, или оставить одну на вечер? Полёт, судя по окончанию выданных мне припасов, подходил к концу, а потому проблема, возникшая передо мной, была весьма сложна и требовала серьёзных раздумий. Военному человеку, она будет ясна, а вот для всех других поясню – впереди меня ждала неизвестность, помноженная на известный армейский бардак. Вот прибуду я, а дальше что? В теории, меня должны будут сразу поставить на котловое, и всяко-разно-прочее довольствие, но – это только в теории. На практике же это может означать что угодно – документы теряются, начальство забывает и даже такая незначительная прежде фигура как младший писарь, околачивающийся при штабе, может оказаться именно тем камушком, споткнувшись о который все шестерни пресловутой военной машины замрут, не имея сил двинуться далее без надлежащей бумажки. Той самой, несчастливо забытой на столе упомянутого выше писаря.