отравление Джозефа – не единичный случай. В полицию приходили анонимные письма с просьбой выкопать тела третьего мужа Тилли, Франка Купезыка, и первого мужа Нелли. И вот, какое совпадение, их тела оказались напичканы мышьяком. Очевидно, у Тилли были враги, давно подозревавшие, что ее «экстрасенсорные» способности связаны с убийствами. («Не смей умирать в доме!») Заголовки газет напоминали описания готических романов: «Поступило распоряжение выкопать тела мужей двух сестер», «По делу Климек будут эксгумированы еще три тела», «Эксгумация ждет и других родственников».

Тилли тем временем отвезли в больницу на встречу с последним живым мужем. Испытывала ли она чувство вины за то, что пыталась его убить? Нет. Он забрасывал ее яростными вопросами, а она только отмахнулась: «Не знаю. Отстань уже от меня». Услышав, как он просит у медсестры стакан воды, Тилли закричала: «Если он будет вам докучать, возьмите деревяшку побольше и тресните его по башке!» И даже несмотря на это, она поцеловала мужчину перед уходом, совершенно озадачив наблюдателей.

Вскоре выяснилось, что жертвами стали не только мужья. Пока полиция усердно занималась эксгумацией тел, в участке появились двое двоюродных братьев Тилли и велели копать глубже. Они утверждали, что Тилли убила четырех братьев и сестер. Все они умерли после жуткого ужина, который устроила Тилли. Она поссорилась с их матерью (своей тетей) и выместила ярость на детях, подав им отравленную еду.

У многочисленных преступлений Тилли появилась общая черта: мелкая месть.

Она убила Джозефа Гусковски, потому что ее оскорбило отсутствие обручального кольца. Из-за мелких разногласий и обид она приходила в такую ярость, что рядом было опасно находиться, если она пребывала в дурном расположении духа. Две соседки сообщили в полицию, что почувствовали себя скверно после того, как Тилли угостила их отравленными конфетами. Одна женщина сказала, что это случилось после ссоры, а другая заявила, что Тилли увидела, как та разговаривает с Климеком, и ей это не понравилось.

Тилли и Нелли официально предъявили обвинения в убийстве (Тилли – Франка Купезыка, а Нелли – первого мужа). А ситуация с эксгумациями принимала все более тревожный оборот. Идя по «следу таинственных отравлений», детективы обнаружили три крошечные могилки: грудных близняшек и внучки Нелли. Она родила близнецов в браке с первым мужем, однако тот отказался признавать их своими. (В то время Нелли крутила бурный роман с Альбертом Куликом, впоследствии ставшим ее вторым мужем.) Один из близнецов умер в возрасте восьми месяцев, второй – месяцем позже. Внучка предположительно была отравлена после того, как дочь Нелли осудила ее «образ жизни». Как и кровожадная кузина, Нелли быстро заводилась и обладала низкой терпимостью к тем, кто был с ней не согласен.

Полиция едва поспевала за хлынувшим потоком обвинений. Складывалось впечатление, будто в окружении Тилли прорвало плотину и люди наконец могли свободно озвучить самые серьезные и жуткие подозрения в отношении соседки-экстрасенса и ее кузины-детоубийцы. Все были уверены: их угощали отравленной едой. Один из сыновей Нелли подозревал, что мать медленно его травила. Одна из дочерей Нелли считала, что ее отравляла Тилли. Даже родную сестру Нелли, Корнелию, взяли под арест, потому что ее зять был убежден: та поила его отравленным самогоном. Яд, яд, повсюду яд!

Общее число предполагаемых жертв колебалось в районе двадцати: двенадцать погибших, семь живых, но с подорванным здоровьем, и один пропавший без вести (загадочный Майерс, вероятно, очередной муж или любовник Тилли).

И это если считать только людей! Кто-то из соседей пожаловался, что их собака неожиданно скончалась вскоре после того, как Тилли «высказала недовольство» по поводу ее назойливого лая.

Местное сообщество словно помешалось на ядах, полиции казалось, ситуация выходит из-под контроля. Начали распространяться слухи о заколдованном «отравленном поясе», который простирался по территории всей маленькой Польши в Чикаго, а Тилли господствовала над ним как «верховная жрица шайки Синей Бороды». Тилли и Нелли теперь грозила виселица.

Они просто умерли – так же, как умирают другие люди

В тюрьме женщины продемонстрировали совершенно разное поведение. Нелли больше улыбалась, говорила по-английски и была склонна впадать в истерику. Она разрешала себя фотографировать, но только после того, как зачесывала волосы назад. Когда ее спрашивали о деле, она настаивала: сын просто отпустил «шутку», которую «важные дяди» восприняли слишком серьезно. Тилли, напротив, по большей части молчала, была сдержанной и несговорчивой, эдаким «безэмоциональным роботом». Единственный раз она проявила эмоции, когда закричала в свою защиту: «Я никого не грабила! Я ни в кого не стреляла, никого не травила, никого не убивала. Не убивала! Все ко мне прицепились. Смотрят на меня так, словно я их сейчас съем. Чего они на меня пялятся? Я правду говорю. Если я и делала что-то плохое, то с собой. И только».

Помощник прокурора штата Уильям Маклафлин, которого назначили обвинителем по этому делу, жаждал крови Тилли. Он был склонен к преувеличениям и, казалось, полон решимости с помощью этого процесса вписать свое имя в историю. Он кормил журналистов мелодраматическими заявлениями, которые те жаждали услышать, и называл дело «самым поразительным делом о массовом отравлении, которое когда-либо раскрывала полиция» и «самой удивительной серией убийств в новейшей криминальной истории». Он утверждал: кузины устраивали «ядовитые приемы», на которых угощали многочисленных родственников закусками с мышьяком. Более того, мужчина был убежден, что в маленькой Польше скрывается целая сеть Синих Бород в женском обличье, а Тилли и Нелли лишь (неказистая и малопривлекательная) верхушка айсберга. Еще его не удовлетворило бы пожизненное заключение. Он хотел, чтобы Тилли непременно повесили.

За дверями зала суда по горячим следам этого дела шли сразу несколько «девушек-репортеров» Чикаго, в том числе потрясающая Женевьева Форбс, занимавшаяся расследованием преступлений в эпоху, когда женщины вообще этим не занимались. Форбс взяла ряд очень личных интервью: поговорила с Джозефом Климеком в больнице, нашла обезумевших от горя родителей Тилли и, наконец, добилась аудиенции с самой Тилли.

Благодаря цепкому и безжалостному журналистскому взгляду Форбс разглядела в преступнице нечто такое, что больше никто даже не пытался.

Она видела в Тилли опасную, мстительную женщину, для которой яд был средством заглушить уязвленную гордость и которая не спешила раскрывать свои секреты. Она раскритиковала внешность Тилли («толстая, коренастая польская крестьянка сорока пяти лет, которая выглядит на десять лет старше, с грузной фигурой, большими руками и ступнями и тусклыми русыми волосами, собранными в узел на затылке»), однако с неохотой признала скрытый в ней интеллект. «Тилли Климек – зрительница собственной драмы», – написала журналистка.

В суде Тилли не