Такси тронулось, и Руфь уехала.

В машине по пути домой улица вдруг исчезла, ина лобовом стекле возникло лицо Руфи. Картина ширилась, теперь она включала исамого Горма. Он как раз снял с багажной тележки чемодан Руфи. Она узнала его ипротянула ему руку. Пока они на лобовом стекле не спускали друг с друга глаз,он явственно ощутил ее руку. Она была теплая и немного шершавая. Немного,чуть-чуть. Скорее, мягкая.

— Добрый день, Руфь, ты узнала меня?

— Добрый день, Горм. — Она улыбнулась. —Давненько мы не встречались. — Прежний низковатый голос.

— Мне не хватало твоего голоса, — сказал он.Улыбка ее стала шире, но она молчала.

— Ты издалека? — спросил он.

— Из Лондона.

Она пошевелила рукой, но он не отпустил ее,стоял и не двигался. И думал, что ему хочется долго-долго держать ее руку всвоей.

— Как много народу прилетело. Самолет былполный?

Голос отца поразил Горма, как удар током. Гормглотнул воздух.

— Битком набит.

Мать написала Горму проникновенное письмо ипопросила его приехать домой, не задерживаясь, как только начнутся летниеканикулы. Она плохо себя чувствует, у Эдель и Марианны свои дела. Об отце онаписала только одно: «Отец очень много работает».

Уже начался июль, и Горм вместе с Турстейном идвумя девушками собирался отправиться в поход по Хардангервидде. С одной изних, Виви-Анн, он познакомился на студенческой вечеринке. Но проигнорироватьписьмо матери было невозможно. Он позвонил домой и попробовал все объяснить.Когда мать заплакала, он сдался. За четыре дня до похода он получил оплаченныйдля него матерью билет на самолет, и дело было решено.

В течение двух лет, что Горм жил в Бергене, оннеизменно внимательно прочитывал письма матери, а потом сжигал их в старомоднойпечке, что стояла у него в комнате. Если он оставлял их без внимания и забывална письменном столе или засовывал под какую-нибудь книгу, письма имелинеприятную тенденцию напоминать о себе в самое неподходящее время.

Последнее письмо он получил незадолго передотъездом домой. Он пригласил Виви-Анн в кино. И пока герой целовал героиню, аГорм держал Виви-Анн за руку, перед ним вдруг всплыло письмо матери.

В кафе, уже после кино, он сказал Виви-Анн,что не сможет пойти с ними в поход по Хардангервидде.

— Почему, что случилось? — испуганно спросилаона.

— Мне надо вернуться домой раньше, чем япредполагал.

— Но почему?

— Болезнь в семье.

Она недоверчиво посмотрела на него. Выражениеее лица убедило Горма, что она не поверила его объяснению. Она не спросила, ктозаболел, и разговор застопорился. Ему даже хотелось, чтобы она рассердилась,тогда бы он сказал, что у него заболела мать. С другой стороны, он был рад, чтоничего не пришлось объяснять. Он все еще пытался придумать, как продолжитьразговор, когда вдруг почувствовал, что его охватило бессилие.

Письмо матери приклеилось к лицу Виви-Анн. Какбудто она была виновата, что он не сжег его. Как будто это из-за нее листбумаги с материнским витиеватым почерком все еще лежит на его письменном столе,и он увидит его, как только вернется домой.

Проводив Виви-Анн, Горм поспешил домой, чтобысжечь письмо. Это принесло обычное облегчение, и он пошел в телефон-автоматпозвонить Виви-Анн. Запинаясь, он поблагодарил ее за приятный вечер, но от негоне укрылось, что она отвечала ему сухо и односложно. Горм положил трубку. Егоохватила привычная тоска по близкому человеку, который понимал бы его без слов.

Еще было время вернуть билет и объяснить вписьме, что поход с товарищами был запланирован давно и он не может приехатьдомой. А когда мать получит его письмо, его уже не будет дома. Но что толку? Онвидел бы Хардангервидду через фильтр материнского голоса.

Утром позвонил отец и сказал, что через тридня мать будут оперировать.

— Что оперировать? — испуганно спросил Горм.

— Кишечник, — коротко ответил отец.

— А что у нее с кишечником?

— То, чего не должно быть. Все обойдется. Ноона хочет, чтобы ты приехал домой.

Вот и все. Он должен ехать.

* * *

Мать лежала в кровати, подкрашенная, суложенными волосами, в новой желтой ночной кофте. Если бы Горм не знал, что ейсделали операцию, то при взгляде на нее это ни за что не пришло бы ему вголову. Правда, она была немного бледна и под глазами темнели круги.

Отец вышел, чтобы найти вазу для принесенныхими цветов, и Горм подумал, что он никогда не видел, чтобы отец занималсячем-то подобным.

Мать протянула к нему руки, Горм нагнулся иобнял ее. Странный запах больницы ударил ему в нос, словно мать перестала бытьматерью, хотя он уловил и запах ее духов.

— Как все прошло? — спросил он.

— Прекрасно, — с деланной легкостью ответилаона. — Осталось только дождаться результата анализов.

— Каких анализов?

— Которые подтвердят, что это не рак. Все былоне так, как следовало. Отец не должен был стоять в дверях с розами в вазе.Кровать не вязалась с матерью. Обшарпанная стена за тумбочкой, открытое окноявно давно не мыли. Горм увидел все глазами матери. Мятые занавески. Ей должныбыть отвратительны эти мятые занавески, подумал он.

— При чем тут рак?

— Иногда такие боли в кишечникесвидетельствуют о раке, — сказала мать и прикрыла его руку своей.

— У тебя рак кишечника? — Горм пододвинул стулк кровати и сел.

— Не будем больше говорить об этом. Как тыпоживаешь, мой дорогой?

— Я? Прекрасно. Какая часть кишечника у тебяпоражена?

— Фи! Какой неделикатный вопрос! Хватит обэтом. Все в порядке. Мне не следовало произносить слова «рак». Отца это тожебеспокоит. Но я только повторила то, что сказал врач. Ничего больше. У меня всев порядке. Теперь все хорошо. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Отец поставил вазу на тумбочку. Стебли у розбыли слишком длинные. Или ваза слишком низкая. Она едва не перевернулась,поэтому отец придвинул ее к стене. И все-таки вид у нее был неустойчивый.

— Поставь, пожалуйста, вазу на окно, там розамбудет светлее, — усталым голосом сказала мать.

Отец выполнил ее просьбу. Розы прислонились коконной раме. Горм старался смотреть только на них.

— Посиди с нами, Герхард, — попросила мать.

Отец сел, не снимая плаща. Горма раздражало,что отец сидит в плаще. Он не мог припомнить, чтобы его когда-нибудь раздражалото, что отец делал или чего он не делал. Поведение отца никогда не обсуждалось.Сегодня оно раздражало Горма. Нервными движениями, не вынимая рук из карманов,отец поддернул брюки, потом поправил галстук, пригладил волосы. Украдкой бросилвзгляд на часы. Наверное, отец всегда одинаково вел себя, но раньше Горм непридавал этому значения и его это не раздражало.