И верно, книга услужливо открылась на странице34. Сперва Горм отнес книгу к себе в комнату, но потом передумал. Он ужедостаточно взрослый, чтобы читать те книги, какие ему хочется, поэтому онрасположился с книгой в гостиной. Услыхав в передней шаги отца, он заставилсебя невозмутимо продолжать чтение, хотя сосредоточиться на прочитанном емубыло трудно.

Отец с отсутствующим видом кивнул Горму.Потом, к его удивлению, прошел к бару и налил себе виски. Отец, по его словам,никогда не пил на пустой желудок.

— Какие-то неприятности? — спросил Горм.

Отец стоял к нему спиной и казался непривычносутулым, точно пиджак был ему велик. Неужели он так давно не видел отца? Гдетот высокий, стройный мужчина с сильными плечами и руками? Неожиданно Гормувидел, что отец сильно похудел. Стал каким-то нервным. И дело было вовсе не втом, что он душой всегда стремился из дома куда-то в другое место, а в том, чтоон не находил покоя нигде, где бы ни был. Словно прочитав мысли Горма, отецприосанился и одним глотком осушил рюмку.

— Неприятности? Нет, конечно. Что такого моглобы случиться?

Он подошел к своему креслу в углу, расстегнулверхнюю пуговку рубашки и снял галстук. Потом взял лежавшую на столе газету иудобно устроился в кресле. Горм сидел в кресле матери, стоявшем рядом. Онвидел, как на шее отца пульсирует жилка.

Неожиданно отец отложил газету и поднял наГорма глаза.

— Что ты читаешь?

Горм почувствовал, что краснеет. И разозлился.

— Агнара Мюкле, — пробормотал он.

— Агнара Мюкле? Помню такого. Мы с ним вместеучились в Высшем торговом училище. Он — курсом младше.

— Ты был с ним знаком?

— Я бы так не сказал. Мы вращались в разныхкругах. Его интересовали занятия лектора Булля. К тому же он был моложе меня.Эдакий денди-радикал, оказавшийся не на своем месте. Он был очень обходителен ипроизводил неотразимое впечатление на дам. Тут ничего не скажешь.

Отец засмеялся хитрым, незнакомым Гормусмехом.

— Ведь мы тогда не подозревали, что он таил всебе. Мне для этого пришлось прочитать его книгу. Но это было уже позже.

— Эту? — Горм поднял книгу.

— «Песнь о красном рубине»? Да, но это былоуже давно. — Отец улыбнулся. — А сколько она наделала шуму! Откуда она у тебя?

— Нашел на полке.

— Ясно. И решил перечитать?

— Тогда я читал невнимательно.

— Берген кое-чему учит. — Отец глядел куда-товдаль.

— Тебе понравилось?

— Что?

— Книга.

— Как сказать. Я уже не помню. Скорее, этопросто была сенсация.

— Тебе не кажется, что он хорошо изобразил товремя? Что он как будто написал о твоей жизни?

— Ни в коей мере! — Отец решительным движениемснова взял газету.

Руфь проснулась, оттого что ее звал Йорген.

Хриплым, сдавленным голосом, словно из неговыпустили весь воздух. Он стоял на вершине башни, или чего-то похожего набашню, и кричал в отверстие, через которое пытался выбраться наружу. Его крикотскакивал от старой черепичной крыши и отзывался эхом, словно ударялся ометалл. «Ру-уфь!» Внизу ее имя превращалось в ржавое железо.

Он подлетел к ней, раскинув руки и ноги.Черная тень на голубом небе. Услыхав глухой звук удара, она почувствовала, какее тело раздавили катком. Стерли с лица земли.

В то же время это было не ее тело, а Йоргена.Раздавленное огромной железной плитой. Невыносимая боль и мертвая тишина.Пропустив один удар, сердце снова забилось, и Руфь, вся сжавшись, пыталасьдышать.

Сделав над собой усилие, она, вся в испарине,села в постели и долго не могла понять, где находится. Наконец она сообразила,что это ее тринадцатое утро в Лондоне.

Майкл спал с открытым ртом, положив руку наголую грудь. Темные курчавые волосы доходили почти до ямочки на шее. Бороду онсбрил перед приездом Руфи.

Два года, что Руфь училась в педагогическомучилище, они переписывались. Когда ему удалось продать большую картину, онприслал ей билет на самолет. Они собирались все лето писать картины, ходить вмузеи, галереи и парки.

Перед ней открылся новый мир. Свобода. ТеперьРуфь знала, что это такое. Предполагалось, что они поедут на побережье и будутжить там в домике, который Майкл снял у своих друзей.

Над большим закопченным окном в потолкепроплывали облака. Это было похоже на танец. Еще не совсем рассвело. Странно,что летом здесь бывает так темно.

Через два часа они позавтракают в пабе вподвальчике. Крепкий чай с молоком. Свежий хлеб, масло. Она ощутит странныйзапах выхлопных газов, горячего хлеба и людей, спешащих мимо. Запахисмешиваются друг с другом. И, заполнив ноздри, надолго там остаются. Онипроникают через открытые окна и вентиляторы и ни на что не похожи.

Однажды она спросила у Майкла, чувствует ли онэти запахи. Он засмеялся и объяснил, что так пахнут все большие города. Потомнаклонился и поцеловал ее в нос у всех на глазах. Но никто не обратил на этовнимания и даже не взглянул в их сторону.

Накануне вечером они сидели в уличном кафенапротив своего дома. Никто не потрудился полить стоявшую на столике герань.Листья у нее побурели. Пепельницей служила металлическая банка. Но, на свойлад, это было красиво. Странно и незнакомо. Апельсиновая кожура, банки иобрывки бумаги на улице были красивы. Старые лошади, эти грязные одры, тожебыли красивы. Странные, двухэтажные автобусы. Парки с высокими оградами. Узкиедома, жавшиеся друг к другу. Руфи казалось, что она вдруг попала в стариннуюкартину.

Она спустила ноги на пол и собрала все волосына одну сторону. С того бока, на котором она лежала, они были влажные. Отвлетавшего в окно ветра вспотевшая кожа покрылась пупырышками.

Мастерская служила Майклу одновременно игостиной, и кухней, и спальней. Мойка, газ, стол. Складные стулья и два старыхкресла, из которых торчали пружины. Мольберты. Картины, стоявшие вдоль стен.Большая столешница, положенная на козлы, была завалена тюбиками, стаканами,кистями. Пятна масляной краски, покрытые сетью трещин. Запах скипидара,грязного белья и старого кофе. Пива. И еще этот главный запах, который былповсюду, и дома, и на улице. Запах людей и их историй, слоями лежавших друг надруге.

Руфь все еще была во власти сна. Страшного. Новсе-таки только сна. Она подошла к крану и напилась воды, потом вернулась ккровати и легла рядом с Майклом. Во сне он повернулся к ней и обнял. Он былсухой и теплый. Ей хотелось забыть свой сон. Сегодня мне хочется быть такой жесчастливой, как вчера, думала она.