Эмиссар пригласил их сесть. На блюде лежалисемь кусочков филе копченой селедки. На их кожице отражался свет. От картошкишел пар. Мать немного подвинулась и кивнула:

— Достань тарелки, Руфь. Тут хватит на всех.

Руфь сняла пальто и достала две тарелки,бабушке и себе. Стояла тишина, если не считать радостных возгласов Йоргена.Мать смотрела на стол и беспокойно ерзала на стуле.

Эмиссара между зубами застряла кость. Он взялспичку и ковырял ею в зубах вместо зубочистки. Бабушка съела картофелину ибольшой кусок селедки, потом она отодвинула от себя тарелку.

Эмиссар молитвенно сложил руки. Остальные тожесложили руки.

— Спасибо, Господи, за Твою неизъяснимуюлюбовь к нам. За то, что Ты и сегодня напитал нас. Аминь!

Все повторили: «Аминь!» Бабушка смотрела нависячую лампу. Лампа не горела.

— Вы ни о чем нас не спросите?

Мать и Эмиссар не спускали с нее глаз. Руфьразглядывала оставшиеся кусочки. Мясо у селедки было красноватое.

— Наша Руфь начала учиться в педагогическомучилище. Государство дало ей ссуду. Она вернет ее, когда начнет работать.

Йорген переводил взгляд с одного на другого.Он слышал, что сказала бабушка, но понял ли он смысл ее слов? Для Йоргена слова«время» и «завтра» были синонимами. Он не всегда понимал, что впереди многовсяких завтра.

Эмиссар не спускал с бабушки глаз. У негозадрожал подбородок. Уголки губ опустились. Он снял очки.

— Чья это затея?

— Руфь сдала все экзамены. Она оченьспособная.

Мать начала убирать со стола.

— Отнеси остатки поросенку. — Она кивнулаЙоргену, который встал и взял цинковое блюдо.

Эмиссар вздохнул и уперся ладонями в колени.

— И сколько же лет она будет там учиться?

— Четыре года, — как ни в чем не бывалоответила бабушка.

Мать подбросила хворосту под кастрюлю с водой.Затрещал огонь. Руфь смотрела в окно, как Йорген идет к сараю. Он ничего непонял, иначе он не шел бы так легко.

— Это вы вдвоем надумали? — хрипло спросилЭмиссар.

— Надумали или нет, какая разница. Тебепридется смириться с тем, что есть.

— А как же Йорген? Что с ним будет? — спросиламать, стоя у кухонного стола.

— Руфь не может всю жизнь нянчиться сЙоргеном. Такая ноша ей не по плечу.

Бабушкин тон означал: «Не вздумайте мнеперечить». У Руфи согрелись ноги. И спина. Этот тон всем им всегда служилопорой.

Эмиссар тяжело вздохнул

— Это очень важно, Дагфинн, и ты долженпомолиться за нее! — Теперь бабушкин тон смягчился..

Эмиссар испуганно посмотрел на нее. Онаободряюще кивнула ему. Наконец он сложил руки, закрыл глаза и пробормоталмолитву за будущее Руфи. Когда он замолчал, бабушка сказала, что к этой молитвенадо присоединить молитву, которая защитила бы Руфь от опасностей и соблазновгородской жизни.

— И спаси Руфь от грехов и распутства, —сказал Эмиссар.

— Аминь! — Бабушка улыбнулась.

Он увидел ее в зале ожидания с плоскимдеревянным ящиком с кожаной ручкой.

Она нетерпеливо смотрела на дверь, из которойстали появляться багажные тележки. Глаза у нее были такие, какими он ихзапомнил. Темные, но сейчас в них было нетерпение. Раза два она прикусила губуи взглянула на часы. Лицо осунулось, как будто она недавно плакала. Волосызаколоты на манер строгой прически а-ля Фара Диба"[22], но с однойстороны они растрепались. Когда она вытянула голову вперед, жилы на шеевздулись. Это произвело странное впечатление. У него перехватило дыхание, нонастроение поднялось. Почему он не заметил ее в самолете?

Горм подошел поближе: да, он не ошибся. Этобыла Руфь. Идя к ней, он придумывал, что он ей скажет. В эту минуту онаповернулась и пошла к двери уборной. Он встал там, где она должна была получитьбагаж. Он хотел только поздороваться и спросить, узнала ли она его.

«Тебя кто-нибудь встречает?» — мог бы спроситьон.

Когда Руфь вышла из уборной, подъехала тележкас багажом. Люди оживились. Пробираясь к ней через толпу, Горм чувствовал, как унего бешено стучит сердце.

«Давай вместе поедем на такси», — мог быпредложить он ей.

Между ними было еще много народу, но Руфиудалось одной из первых протолкаться к тележке. Наверное, чемодан у нее былочень тяжелый, но ей никто не помог. Горм пытался растолкать людей — емуследовало сейчас быть рядом и снять ее чемодан с тележки. Но она справилась безпосторонней помощи. На чемодане был приклеен ярлычок: «Лондон».

Сейчас она обернется и увидит меня, подумалГорм. Но она не обернулась. Видимо, он недостаточно громко произнес ее имя.Нужно было крикнуть. Он представил себе, как ее губы растянутся в улыбке, когдаона поймет, что это он. Какой-то толстяк встал, словно скала, и загородил емупуть.

Руфь взяла мелкие вещи в одну руку, в другуючемодан. Вид у нее был невеселый.

Он мог бы подойти ближе и снова окликнуть ее.Но она не смотрела в его сторону. Еще мгновение, и она уже тащила свой багажчерез толкучку к выходу. Горм отчаянно расталкивал людей, чтобы нагнать ее.Когда он был от нее уже совсем близко, кто-то схватил его за руку и извинился,что опоздал. Отец. Горм взглянул на выход, но Руфи там уже не было.

Ему с трудом удалось произнести слова, которыхот него ждал отец.

— Как долетел?

— Прекрасно. А мама? Как она себя чувствует?

— Операция прошла удачно. Она рада, что тывернулся домой. Где твой багаж?

— Здесь. — Горм быстро снял с тележки свойчемодан. Когда они шли к выходу, он чувствовал на себе взгляд отца, но обамолчали. Они как будто маршировали в строю, главное — не сбиться с ноги.Вперед! Шагом марш!

Горм снова увидел Руфь, когда они шли мимоочереди, выстроившейся в ожидании такси. Он замедлил шаг и пропустил отцавперед. Она стояла к нему спиной и, наклонившись, укладывала в багажник таксидеревянный ящик. Ветер изрядно потрудился над прической а-ля Фара Диба, иволосы спутались в большое каштановое опахало. Она села в машину.

— Руфь!

Ему показалось, что она его слышала, но дверцамашины тут же захлопнулась с глухим стуком. Через стекло он успел наметить еепрофиль величественного вождя краснокожих, какими их изображали в сериииздательства «Гюльдендал» — Лучшие книги для мальчиков». Губы у нее не былинакрашены, но их контур был ясно очерчен, как будто они были обведенытатуировкой.