ограблена изгнанниками, которые, унесши с собою все прочие дары, отпустили зверей, как оттого, что те были им ни к чему, так и оттого, что немало устрашились грозного львиного вида. Оказавшись на свободе, звери принялись исследовать лес. Все трое воспитаны были вместе и поклялись никогда не расставаться. Признавая природное превосходство льва, кошки состояли при нем в качестве слуг, хотя он к ним относился как к любезным сотоварищам.

Увидел их один лис, из тех, за которыми тянется длиннейший хвост пороков: он был столько же смущен, сколько изумлен при виде таких зверей в тамошнем лесу; и кошки показались ему великой диковинкой. И хотя от страху он прятался, однако же шел за ними от куста к кусту, чтобы поглядеть, чем дело кончится. В скором времени он увидел, как они столкнулись с медведем, да из самых диких; лев сразился с ним, одолел и убил весьма легко, а потом сожрал бóльшую его часть[146]; от этого изумление и страх в лисе еще возросли. Принимая в рассуждение храбрость и прожорливость этого грозного зверя, он почитал себя погибшим вместе со всеми зверьми этого края, если не сыщется средства к спасению. В коварном своем уме он вопрошал, как бы отыскать подобное средство, и говорил себе: «Ну же, лис, что ты теперь учинишь с твоей злокозненностью? Если она тебе не пособит, пойди и бросься с высоты, ибо ты не заслуживаешь оставаться в сем свете; пришла тебе пора не о том думать, как обчистить курятник. Он явился сюда с мыслью перерезать нас всех, и мы не можем противиться ему силою, так что нужно тебе взяться за ложь и обманы, не то всему конец». Так размышлял он сам с собою.

Долго вращая это в думах, он наконец рассудил за лучшее явиться ко льву, всеми способами постараться завести с ним дружбу, из его уст сведать о его намерениях и помыслах и, если будет в этом польза, пригрозить ему и навести на него страх. С этим решением он вышел из куста, в котором прятался, и направился ко льву в ту пору, как тот отдыхал, наполнив желудок: лис счел, что это время — самое подходящее и удобное для разговоров, ибо звери, когда наедятся хорошенько, в большой мере оставляют свою лютость, и голод не толкает их злодействовать. Одна из кошек несла дозор на дереве и, завидев лиса, мигом дала знать своей товарке, а та, в свою очередь, известила льва, заставив его настороженно подняться, словно на бой.

Не испугался этого притворщик, но, приняв любезный вид, показал, что идет с миром, и, подступивши ко льву, низко ему поклонился и дважды или трижды добросердечно приветствовал, сопроводив это самыми возвышенными титулами, какими только можно было его наделить. Посему лев отложил решимость и намерение сражаться и вредить; более того, это побудило его протянуть десную лапу в знак мира.

Так и надлежало поступить, как поступил этот лис, ибо смирение и почтение суть действеннейшие способы снискать благосклонность; наоборот, желание вести себя независимо и нежелание унижаться, особенно пред людьми могущественными, возбуждает в них недоброжелательство. А как прехитрая бестия обо всем этом знала, то и умела правильно поступать в таких обстоятельствах.

Одна из кошек, не меньше лиса притворчивая и злокозненная, не поверила так легко в добросердечие, им выказываемое, и захотела испытать оное, зная, что, легко доверяясь тому, кого не знаешь, еще легче остаешься в дураках. Она прыгнула и вскочила ему на спину, словно для верховой езды, ухватилась руками за оба уха и потянула. Лис ошеломлен был этой новостью, не ведая дотоле, чтобы какой-нибудь зверь умел скакать верхом, как водится у людей; ему не слишком пришлась по нраву эта забава, и он не знал, как с этим покончить. Не в силах угадать, добрые ли намерения питает этот зверек или дурные, он показал, что истолковывает все это в добрую сторону и принимает происходящее за шутку. Итак, он тоже принялся резвиться, прыгая и выписывая фигуры, подобно скакуну, да с таким изяществом, что лев и кошки пришли в немалое изумление и уверились, что это зверь не зловредный, но любезный, пришедший заключить неложную дружбу; кошка спешилась, и они усадили лиса поудобнее, чтобы лучше было его слушать. Он же начал такую речь:

— Величественность вашего вида, синьор зверь (простите, что не называю вас по имени, так как его не знаю), не только дает мне понять, что вы важная особа и достойны всеобщей любви и почтения, но и нежною силой влечет меня к вашему царственному присутствию, внушая намерение оказывать вам почести и предложить себя к вашим услугам, жить и умереть с вами, в обществе этих прелестных зверьков, которые и в телесных чертах обнаруживают большое отличие от других зверей, и, думаю, обходительней и добросердечней всякого другого: я уже испытал добросердечие одного из них, которому изволилось оказать мне ласки, забавляясь со мною так любезно, как он это проделал. Так как, возможно, вам покажется необходимым обращаться со мною осторожно и сдержанно, затем что вы меня не знаете, я хочу вас уверить и известить, кто я таков, чтобы вы свободно и без всякого подозрения признали меня своим. Я уроженец этого леса, и среди здешних зверей не из последних: не скажу из первых, как сделал бы какой-нибудь тщеславный бахвал. Достаточно указать, что зубы мои остры и крепки и что я умею кусаться, как всякий другой, ноги у меня, как у других, а мой хвост, такой великолепный, создан не впустую. Далее, в совете и суждении всякий мне уступает, более того — все приходят ко мне советоваться о своих нуждах. Я никому не досаждаю, никогда не раскидываю другим сетей обмана, и не найдется никого, кто обвинил бы меня в том, что я кормлюсь чужим, ибо я довольствуюсь плодами общей матери земли. То правда — не могу отрицать — что иной раз я увлекаюсь и пятнаю себя кровью петуха или курицы, однако делаю это из чревоугодия, а не из жестокости, а скорее из-за величайшей ненависти, какую питаю к этому племени, слишком дружественному людям, главнейшим нашим врагам. Кроме того, это животные, что выглядят птицами, но на деле не таковы, затем что не умеют летать, а мне чрезвычайно неприятны те, кто на деле не таков, каким кажется. Вот все, что я могу вам сейчас сказать о моем положении и участи, из чего вы можете понять и быть уверены, что получите в свое