спросить мнения маммон, не менее притворчивых, которые хотя не были чужды некоторого подозрения, однако, будучи тоже зверьми, и весьма честолюбивыми, легко поверили всему тому, что сулило им честолюбие: легко верится в то, чего желается.

Глава XXXIV. Лев принят как царь и учреждает свой двор

В то время как лев и кошки уже почитали себя достигшими величия, доверившись лживым посулам, лис был противного мнения, ибо хотел совокупить некоторое число медведей, вепрей и волков, из самых свирепых, и под тем предлогом, что должно признать льва царем и препроводить во дворец, отвести его к пропасти, им примеченной в тех горах, силою этих животных сринуть его и так избавиться от страха пред грозным зверем, который, останься он в том краю, обрек бы их республику на падение. В гибели же кошек он был более чем уверен, зная, что у них недостанет силы противиться медведю, даже и самому маленькому. С этим коварным замыслом он покинул льва, который, несомнительно полагаясь на его верность, обещал ждать его в том месте.

Он пошел и по дороге принялся рассматривать свой замысел, обдумывая снова и снова все обстоятельства дела, все случайности, какие могут представиться, и взошло ему на мысль, что лучше было бы переменить намерение и при сем случае стяжать себе величие и выгоду среди всех здешних зверей, то есть постараться, чтобы лев в самом деле был принят всеми как царь: тогда он, лис, станет после него первым, ибо будет посредником в достижении львом сего величия. И хотя с этой мыслью спорила другая, именно не лишать свободы зверей, пользовавшихся республиканским правлением, однако победила первая, так как лис больше пекся о собственной выгоде, чем об общем благе. Это обычное дело и у людей — у тех, впрочем, кто имеет разум скудный или вовсе никакого: они, ограничиваясь заботой о себе самих, ничуть не пекутся ни об общем благе, ни о своей отчизне.

Приняв новое решение, мессер лис отправился искать кое-кого из начальствующих над зверьми, с которыми вместе постановил созвать зверей на совет, да поскорее, дабы трактовать о важнейшем деле, от которого зависит спасение или гибель всей республики; это было исполнено немедленно. Когда собрались все, кому надлежало собраться, он начал такую речь:

— Любезнейшие мои братья (я называю вас этим сладостным именем, хотя вы заслуживаете большего, ибо люблю вас всех братской и искренней любовью), я принес вам новость, для всех вас нежданную и негаданную: она может стать доброй или худой, в зависимости от нашего желания; я хочу сказать, что она будет доброй, если мы ее сделаем доброй, и будет худой, если мы ее сделаем таковою. Это в наших руках. Что до меня, то я нахожу ее прекраснейшей. Знайте, что явился в наши края свирепейший лев, сопутствуемый двумя зверьми, которых, не будь у них хвоста, я бы назвал дикими людьми, ибо они имеют человеческие черты и так подвижны, что прыгают по деревьям, как если бы были птицами и порхали. Эта зверина, изволите видеть, пришла сюда не для развлечения, но по своим делам, а доблесть и мощь его таковы, что нет силы, способной ему противостоять, и я видел своими глазами, как он убил одного из самых крепких медведей в этом краю, да с такою легкостью, будто прихлопнул муху, а что еще хуже — тотчас сожрал его почти целиком; вообразите же, что это за зверь. Принимая все это в соображение, я уразумел, что он явился к нам разбоя ради, и подумал, что хорошо бы его умиротворить, постаравшись, чтобы его жестокая свирепость не заходила дальше. (Тут он поведал обо всем, что произошло между ними.) Поэтому, если мы хотим остаться независимыми и не признавать его тем, что он есть, принесенная мною новость — для нас хуже некуда, ибо все мы пропали. Если же, думая о нашей выгоде и благе, мы сделаем, как говорится, из нужды добродетель, эта новость окажется лучше некуда: выслушайте меня, и я дам вам в этом убедиться. То правда, что жить свободно — вещь прекрасная, но правда и то, что иногда еще прекраснее жить в зависимости: разумею не ту зависимость, в которой состоит простой слуга от своего хозяина, но понимаю под этим выражением жизнь под управой доброго и мудрого господина, который умеет и может править хорошо. Мы многажды испытали на опыте, и к великому нашему ущербу, как между нами, зверьми, принадлежащими к разным состояниям, восстают распри, порождающие потом жесточайшие убийства, и не по какой иной причине, как потому, что мы не имеем главы, умеющего и могущего властительно позаботиться о том, чтобы один не отнимал добра у другого, чтобы один не чинил обиды другому и так далее. Все вы знаете, что если мы иной раз решали поставить себе главу, то наталкивались на трудности и препоны, не умея согласиться в выборе, затем что тот хотел одного, а этот другого. А когда мы все же избирали кого-нибудь, то неизменно уступали худшему, ибо избрание зависело от хлопот, ведшихся меж нами, с выклянчиваньем и покупкою голосов, а не от общего разумения и свободной воли всех, так что правление отдавалось самому честолюбивому и тому, кто добывал голоса предосудительными способами. Если же мы, чтобы устранить начинающиеся затруднения, решали установить некий порядок или закон, вы знаете, каков был итог: принимали в расчет не лучшие голоса, но более многочисленные, и во власти восьми-десяти невежд было выносить решения вопреки влиянию более мудрых. Если бы нам сейчас нужно было вести войну с каким-нибудь чужеземным народом, кто командовал бы войском полномочно и благоразумно? Может быть, и нашелся бы между нами подходящий военачальник, но не знаю, как совершилось бы его избрание, ввиду того что зависть, питаемая многими к чужой доблести, не позволила бы его избрать. А будь он все же избран, я не вижу во всех того послушания, которое требуется от солдат в отношении военачальника. Ибо в республиках каждый блюдет выгоды своего дома и своего разряда и не только не желает уступить другому ни в чем, но и не может терпеть никого над собою. Поэтому, братья мои, так как наша разноголосая республика пребывает в том же положении, хорошо бы нам позаботиться о главе, который обладал бы авторитетом, умел нами править и при необходимости мог исправлять должность храброго полководца. А кто сможет быть лучше льва, в чьей особе совокупились все добрые качества настоящего царя и господина?