– Благодарю вас.

Лифт был просторный, а компанию мне составила лишь одна пожилая дама, которой было, наверное, лет восемьдесят, но она так мастерски успела овладеть искусством макияжа, что казалась как минимум лет на пятнадцать моложе. На поводке она держала маленькую черно-белую собачку, которой очень хотелось до меня добраться.

Я люблю собак. Если бы какой-то ученый сказал мне, что люди произошли от них, а не от обезьян, я бы поверил. Братская любовь, азарт охоты и страха – вот что я обыкновенно чувствую при виде собаки.

Я и сам был псом. Мне всю жизнь так говорили – и мужчины, и женщины.

– Не могу я дать вам с ним поздороваться, – сказала пожилая леди. На ней была лисья накидка поверх изумрудно-зеленого свитера из чистого кашемира.

– Кусается?

– Нет, метит. Он метит ноги всех мужчин, которые подходят поближе. Тот еще дружок, надо сказать, но я люблю его.

Я кивнул по-настоящему сочувственно.

– А вы в новой постановке участвуете? – спросила она без перехода.

– Простите?

– Усы, – пояснила старушка. – И эти потешные бакенбарды.

– Откуда вы знаете?

– Здесь пристанище актеров, – снизошла она до объяснений. – Тут все знают и про грим, и про камеры, и еще про сто тысяч страниц всякого рукописного бреда.

– Я только с репетиции в костюмах, – соврал я. – Скоро премьера пьесы в Цинциннати. А сейчас хочу порепетировать чуть-чуть для другого проекта.

– А с кем?

– Я бы вам сказал, конечно, но, мне кажется, ее мужу это будет не по нраву.

Пожилая дама с мертвой лисой на шее улыбнулась и чуть склонила голову – совсем немного.

Дама с собачкой вышла на четырнадцатом этаже, и я один поехал до двадцать восьмого.

* * *

Я прошел до середины коридора, посматривая на двери по левую руку, и нажал на кнопку звонка под табличкой «28–13». Никакого звука я не услышал, но не хотел проявлять нетерпение и поэтому стучаться не стал.

– Кто там? – раздался из-за двери женский голос.

– Джо Оливер.

– Вы на него не похожи.

Интересно, Ламонт как-то умудрился сделать мое фото на мобильный или просто описал ей, как я выгляжу?

– Я воспользовался накладными усами и побрился налысо – не хотел, чтобы меня кто-нибудь узнал в ходе расследования. Если хотите, я могу позвонить мистеру Чарльзу в «Арамайю».

Помедлив минутку, она открыла дверь.

Миранда Гойя была одной из самых красивых женщин, каких я (и кобель внутри меня заодно) когда-либо видел.

Ей не было еще и тридцати, но осанка у нее была прямо-таки царственная. На платье до колена красовался узор из спиралей – красных, фиолетовых и зеленых. Впрочем, фигуру ее было не испортить никакой одеждой, и я отчего-то был уверен, что это не раз и не два подводило ее лет эдак с тринадцати. Приятное открытое овальное лицо, кожа цвета лепестков чайной розы, чуть тронутая золотистым загаром.

Она отступила в сторону, и я шагнул через порог.

Я снял свой мешковатый плащ, и она закусила губу.

– Плащ вас очень полнит.

– Спасибо Господу за такое благословение.

– Проходите, – пригласила она.

Это была квартира-студия. Перегородка высотой по шею отделяла кухню от гостиной. К стене крепилась неширокая панель из ДСП, служившая одновременно и обеденным, и письменным столом. Всю дальнюю стену занимали стеклянные двери, выводившие на крохотную террасу, обращенную на север, к Гарлему. Рядом с дверью в ведерном глиняном горшке стояла огромная стрелиция, на которой я насчитал одиннадцать великолепных оранжево-синих цветков.

– Мистер Оливер, – обратилась ко мне хозяйка.

– Да?

– Это ваше настоящее имя?

– Именно так.

Я достал бумажник и показал ей свое удостоверение. Она взяла ламинированную карточку и сравнила изображение на ней с лысым человеком, стоящим напротив.

– На фото похож на человека, про которого мне рассказывал Лам, – проговорила она. – И что же вам нужно?

– Я ищу аргументы в защиту Свободного Мэна, – сказал я. – И с тех пор как я за это взялся, меня преследуют. Вот я и решил, что если изменю внешность, то продвинусь несколько дальше, не получив пулю.

Миранда перевела дух и поджала губы, явно выражая сочувствие.

– Присаживайтесь, мистер Оливер, – предложила она.

Возле двери на веранду стояли два плетеных стула, а между ними куб бутылочного стекла – вместо стола.

Я сел.

– Хотите виски? – предложила она.

– Скотч или бурбон?

– Соур-маш[27], – сказала она, мило улыбаясь.

– Дорогая, вы только что стали для меня человеком дня!

Она засмеялась – даже не в голос, но этот смех прозвучал благословением от самого сердца.

– Вам со льдом? – спросила она из кухни.

– Нет, спасибо.

Когда она уселась напротив, я подумал об Эйже. Вот и моя дочь уже стала красивой женщиной прекрасных форм, в ней была порода и улыбка, наполняющая душу счастьем.

Это сработало. Сердце забилось спокойнее, и я безбоязненно осушил щедро наполненный бокал.

– Хотите еще? – спросила Миранда.

– Да, хочу, но нет, не буду.

На губах ее заиграла улыбка.

– Лам сказал, что вы, вероятно, хороший человек, – сообщила она.

– Что в этом странного?

– Каждый раз, как кто-нибудь приходит к нему и расспрашивает о Мэнни, он потом звонит мне с платного телефона и рассказывает, кто у него был и как выглядел. С кем попало Лам не станет беседовать о Мэнни, особенно если этот кто-то – полицейский.

– Бывший полицейский, – поправил я.

– Полиция – это метка один раз и навсегда.

Я засмеялся, чувствуя, как виски фривольно расползается по телу.

– Окей, мистер Бывший Полицейский, – проговорила Миранда. – О чем вы хотели бы поговорить?

– О Свободном Мэне.

– Что вы хотите узнать?

– Против него и «Братьев по крови» был заговор. Я слыхал, что до сих пор есть люди, которые пытаются упрятать его историю под сукно.

Красотка смотрела в окно. А потом обернулась, снова посмотрела на меня и сказала:

– У вас ус отклеился. Вон там, слева. Сейчас еще не сильно, но скоро и другим станет заметно.