Я коснулся краешка усов и почувствовал слабину.

– Хотите, я вам подклею? – спросила она.

– Простите, что?

– Я же профессионал. Я – гример. Когда Мэнни освободил меня, ребята из «Братства» спросили, чем я хотела бы заниматься, и оплатили учебу.

Больше не спрашивая разрешения, она подошла к шкафу у входной двери, достала оттуда ящик, сильно смахивавший на рыбацкий, и складной стульчик. Села вплотную, чуть справа от меня, и водрузила ящик на столик из зеленого стекла.

– Откиньте голову.

Я повиновался, и она принялась изучать мои накладные волосы.

– Кто-то хорошо постарался. Ваша подруга?

Я объяснил, что учился этому и по какой причине.

– Очень умно, особенно для человека традиционной ориентации, – похвалила Миранда. – А то знаете, большинство мужчин замечают только попы и грудь. А как спросишь, так и цвет глаз вспомнить не могут.

– Детективы этим зарабатывают на хлеб.

– Так что вы хотите знать о Мэнни? – спросила она, приступая к подклейке моих усов.

– Ламонт упомянул, что мистер Мэн вас спас из какой-то беды.

– И не только меня.

– Но говорю-то я сейчас с вами.

– Ага, – она нанесла какой-то сильно пахнущий состав по краю полоски накладных волос. – Я успела увязнуть по самые уши, но однажды Мэнни просто вошел в комнату и увел меня оттуда – вот и все.

Я постепенно становился фанатом Леонарда Комптона (он же Свободный Мэн).

– И он спас не только меня, – повторила Миранда. – Нас была добрая сотня – детей, которые делали для них абсолютно все.

– Для кого?

Она ответила не сразу.

– Для Валенса и Прэтта.

– А другие были? Кто-то еще, кто работал с ними вместе?

– Были, но их имен я не знаю.

– Полицейские?

– Честно говоря, не знаю, – она еще немного поправила мои усы. – У них был такой листок бумаги, а на нем прейскурант. И шестьдесят семь вещей, которые мы обязаны были делать, если за это заплатят. Омерзительных вещей. Абсолютно любых.

– Так значит, они были сутенерами, а мистер Мэн вас вытащил из их бизнеса? – уточнил я.

– Не только сутенерами. И убийцами тоже. Они убили их.

– Вы имеете в виду «Братьев по крови»?

– И их… и детей, которые пытались бежать, или семьи, что пытались освободить их… да, в общем, всех, кто перебегал им дорогу.

– Эти убийства попали в протоколы?

Миранда прижала к моей верхней губе по меньшей мере шесть пальцев, надавила, а потом откинулась на стуле. Она перевела дух и снова посмотрела на меня прекрасными глазами, которые, как и ее кожа, были не просто коричневыми.

Минуты через три она сказала:

– Знаете, я люблю Ламонта. Он ко мне относился как к настоящей женщине и ни разу не попытался… попользоваться. Вы ведь знаете, что такие, как я, провоцируют у мужчин желание воспользоваться положением, сами того не осознавая.

Так вот, я люблю Ламонта и даже передать не могу, что чувствую к Мэнни. Я была в задней комнате массажного салона на Тридцать Девятой с этим белым; он мне кулак ввел прямо в анус, а чувство было такое, как будто всю руку – по локоть… и тут заходит Свободный Мэн с ружьем. Черт! И этот белый обмочился и удрал, как последняя собака. И с тех пор никто никогда ничего со мной не делал, если я не сказала «да».

А теперь Мэнни обречен на смерть, а я ни черта не могу сделать, чтобы ему помочь. Он мне даже не разрешает прийти навестить его, потому что не хочет, чтобы у меня были неприятности.

И даже несмотря на это, мне чертовски страшно говорить с вами, – Миранда все продолжала говорить, а я молча слушал.

Тут раздался сигнал моего временного мобильного телефона. Я взглянул на экран. Мэл прислал мне сообщение с именем и адресом.

– Благодарю за грим, – сказал я. – Сколько я вам должен?

– Вы ничего мне не должны. Я ведь сама предложила.

Я поднялся.

– Спасибо вам за помощь, мисс Гойя. И простите, что пришлось освежить такие болезненные воспоминания.

– Это все? – спросила она.

– Да. А теперь я попробую доказать все то, что вы мне рассказали. Но, увы, не могу обещать, что кто-нибудь не вычислит, что именно вы сообщили мне то, чего никто другой не знал. Я не знаком с мистером Мэном лично, но, полагаю, вряд ли он одобрит, если я его жизнь сменяю на вашу.

Тут глаза ее распахнулись так широко, что сразу стало ясно: она что-то вспомнила.

– Паленый, – сказала она.

– А?

– Он был со мной в тот день, когда ворвался Мэнни. Мэнни и его тоже вытащил.

– Это его прозвище – Паленый?

– Да, его так называют, а настоящее его имя – Теодор.

– А почему тогда Паленый?

– У него был клиент, который любил обжечь его чем-нибудь после секса. А приходил он к Теодору раз в неделю. У него все лицо и левая рука в шрамах.

Именно это стало для меня поворотным моментом. Наверное, дело в том, что Миранде пришлось пережить в комнатушке за массажным кабинетом. Может, если бы я не слышал ее истории, не обратил бы такого внимания на то, что пришлось пережить Теодору. Не знаю. Но именно в этот миг я перестал просто вести то или иное дело… Теперь я был настроен решительно, как раб, решивший сказать цепям: «довольно».

– Так что насчет Теодора?

– Пока Мэнни не спас нас, он довольно много работал с Валенсом и Прэттом. То есть они его тоже заставляли ложиться с разными людьми, но иногда он еще таскал для них тяжести.

– Что еще вы можете рассказать о нем? – спросил я. – Может, знаете фамилию?

– Его все так и зовут Паленым.

– Что-нибудь еще, что мне нужно знать?

– Он колется. Героином, – сказала красавица с гадливой усмешкой. – И не хочет бросать. Говорит, что живет только под кайфом.

– А вы не пытались ему как-то помочь? – спросил я, сам не зная почему.

– Нет, – тихо и просто отозвалась она.

– Почему же?

– Он же прав, – уронила она, и тон и лексикон явно вернулись к тем, что были ей присущи в массажном салоне. – Слезет с иглы – сдохнет на хрен.

Когда я вышел из актерского кооператива, голова моя была легкой, как воздушный шарик, наполненный гелием, зато ноги – как будто отлиты из свинца. В этом мире существовало средоточие зла, и по какой-то неведомой причине я чувствовал за это ответственность, если не вину. Свободному Мэну грозила смерть. И ни один полицейский, ни один судья, ни просто прохожий не протянет руку и даже не усомнится.