— О чем вы сейчас подумали? Она зарделась и помоталаголовой:

— Это не имеет отношения к разговору… Извините… Яустала… Вот уж сколько суток недосыпаю…

— Я отвезу вас домой, и вы сможете немного отдохнуть.

Он подозвал официанта, чтобы расплатиться, и, ожидая его,смотрел на Тану, нежно улыбаясь, а ей, никогда не видевшей своего отца, ужаснозахотелось, чтобы этот мужчина был Энди Робертсом, а не Артуром Дарнингом,который сквозил в жизни ее матери — то явится, то исчезнет, когда ему удобно.Гаррисон Уинслоу был совсем не такой эгоистичный, в чем хотел убедить ее (да исебя тоже) Гарри. Все эти годы он так ненавидел отца, а сейчас Танаинстинктивно чувствовала, что ее друг очень сильно ошибался, и еще она думала,неужели Гаррисон прав и уже действительно слишком поздно.

— Спасибо, Тана, что поговорили со мной. Гарри оченьповезло, что вы с ним дружите.

— И мне тоже повезло с другом.

Он положил двадцатку на стол и снова взглянул на нее.

— Вы единственный ребенок в семье? — Он подозревалэто, и она, улыбаясь, кивнула.

— Да. И я никогда не видела отца, он умер до моегорождения, погиб на войне.

Уже десять тысяч раз она произносила эти слова раньше, носейчас они преисполнились нового смысла. Как и все остальное. Но ей непонятнобыло, что бы это значило и почему все изменилось. С ней происходило что-тостранное, и, сидя рядом с ним, она недоумевала: неужели это из-за усталости?Она позволила ему проводить ее до машины и удивилась, когда он сел вместе сней, а не просто сказал шоферу, куда ее отвезти.

— Я поеду с вами.

— Право же, в этом нет необходимости.

— Мне сейчас нечего делать. Я приехал сюда ради Гарри идумаю, что ему лучше несколько часов отдохнуть.

Тана согласилась. Проезжая через мост, они толковали о том осем, он сказал, что никогда прежде не бывал в Сан-Франциско, что ему здесьпонравилось, но казалось, что он где-то далеко. Тана предположила, что ондумает о сыне, но на самом деле именно ею были заняты его мысли. Когда ониприехали, Гаррисон протянул ей руку:

— Увидимся в больнице. Вы можете позвонить в гостиницу,я пришлю за вами машину, если хотите.

Она уже говорила, что мотается туда-сюда на автобусе, и этоего очень беспокоило: она такая юная и хорошенькая, мало ли что можетслучиться.

— Спасибо за все, мистер Уинслоу.

— Гаррисон, — он улыбнулся ей и стал точно какГарри, когда тот улыбался, не такой озорной, правда, но что-то похожее в нембыло тоже. — До встречи. А сейчас отдохните немного.

Он помахал ей, и машина отъехала. Тана поднималась поступенькам, размышляя обо всем, что было сказано. Как порой несправедливажизнь! Она заснула, думая о Гаррисоне… о Гарри… о Вьетнаме… и о женщине,убившей себя, и в Танином сне у этой женщины не было лица, а когда онапроснулась, в крошечной комнатке было темно, и она резко села и долго не моглауспокоить дыхание. Тана взглянула на часы: девять — и подумала, как там Гарри.Она спустилась к телефону-автомату и позвонила. Оказалось, что жар спал, Гарринекоторое время бодрствовал, а теперь опять задремал, но не стал ложиться впостель. Ему еще не давали снотворного и, наверное, пока не будут давать.Вдруг, услышав доносящиеся с улицы колядки, Тана вспомнила, что сейчасРождество, а Гарри один и нуждается в ней. Она быстро приняла душ и решиланарядиться для него. Надела красивое белое вязаное платье, туфли на высокихкаблуках и красное пальто, повязала шарф, который не носила с прошлой зимы,когда была в Нью-Йорке, и думала, что здесь он ей не пригодится. Но почему-товсе было таким рождественским, и она решила, что ему это будет важно. Онаслегка надушилась, провела щеткой по волосам и поехала на автобусе в город,опять думая о его отце. К больнице, погруженной в праздничный сон, онаподъехала в пол-одиннадцатого. На деревьях мигали лампочки, тут и там стоялипластиковые Санта-Клаусы. Но особенно праздничного настроения не чувствовалось,слишком много здесь было горя и безнадежности.

Подойдя к палате Гарри, она тихонько постучала и на цыпочкахвошла, ожидая застать его спящим, но он лежал, уставившись в стену, в глазахего блестели слезы. Увидев ее, он вздрогнул и даже не улыбнулся.

— Я умираю, правда?

Она была потрясена его словами, тоном и этим безжизненнымвзором и, внезапно нахмурившись, подошла к кровати.

— Нет, если, конечно, ты этого не хочешь. —Приходилось быть с ним резкой. — Многое зависит от тебя.

Она стояла очень близко, глядя ему в глаза, а он не пыталсявзять ее за руку.

— Глупо так говорить. Не моя была идея получить пулю взадницу.

— Конечно, твоя.

Голос ее звучал бесстрастно, и на какой-то момент онпочувствовал раздражение:

— И что, черт возьми, это, по-твоему, значит?

— Что ты мог бы пойти учиться. Но ты вместо этого решилпоразвлечься. Так что тебе досталась короткая палочка. Ты рискнул и проиграл.

— Да-а. Только я потерял не десять долларов, а своиноги. Совсем не ерундовая ставка.

— Мне кажется, что они все еще при тебе. — Танаглянула на беспомощные конечности, а он чуть не зарычал на нее:

— Не будь идиоткой! Какая сейчас от них польза?

— Но они есть, и ты жив, и у тебя масса возможностей. Аесли послушать медсестер, так у тебя еще встает. — Никогда еще она неговорила с ним так резко, да и для Рождества это был чертовски неподходящийтон, но Тана была уверена, что пришла пора подтолкнуть его, особенно если онрешил, что умирает. — Взгляни же на все с хорошей стороны, черт побери, тыдаже можешь опять и триппер подцепить.

— Меня тошнит от тебя. — Он отвернулся, но Тана нераздумывая схватила его за руку, и он вынужден был повернуться к ней.

— Послушай, ты, это меня от тебя тошнит. Из твоеговзвода половину ребят поубивали, а ты жив, так что нечего валяться тут и скулитьо том, чего ты лишен. Думай о том, что у тебя есть. Жизнь еще не кончена, если,конечно, ты сам не решишь иначе, а я не хочу тебя хоронить, — глаза щипалоот слез, — я хочу, чтобы ты выбросил из головы всю эту чушь, даже если мнепридется десять лет тащить тебя за волосы, чтобы заставить встать и снова жить.Ясно? — Слезы струились по ее щекам. — Я тебя в покое не оставлю.Никогда! Это ты понимаешь?

Медленно, потихоньку в его глазах стала появляться улыбка.

— Ты совершенно чокнутая баба, Тэн, ты знаешь это?

— Ну, может быть, и так, но если ты не начнешь делатьчто-нибудь сам, чтобы облегчить нам жизнь, ты на своей шкуре узнаешь, насколькоя чокнутая.

Она вытерла слезы, а он усмехнулся ей и впервые за многодней стал похож на прежнего Гарри.

— Знаешь, что это?