Уже весной заметил, что жена Матвея помаленьку меняла своё отношение к Насте. Это тоже настораживало. Она всегда корчила недовольную рожу, слыша, как Тимошка называет дочь русским именем. Сама она звала её только Минбелика. Никаких уменьшительно-ласкательных тонов.

Тем временем лёд в море сошёл и оно очистилось. И Настя и отец впервые увидели его во всей красе. Тимошка разочарованно заметил на это:

— Ничего особенного. Просто другого берега не видно, а так ничем не отличается от Енисея или Оби в их нижнем течении. Словно губа Тазовская или Обская.

— Нет, тятя! — возражала дочь. — Смотри, какая вода с синевой. А там она почти всегда серая. Нет, море куда красивее. Я хочу искупаться. Да не опасно ли? Ещё кто заприметит, и тогда разговоров не оберёшься.

— А мы вечером можем прийти к морю и искупаться. Мне тоже охота попробовать.

— Никому не говори, тятя! — радостно заспешила проявить радость девчонка. — Я полагаю, что вода уже чуть нагрелась, — смеялась она и шлёпала по бережку босиком, распугивая мальков.

Старый Матвей много времени сидел на солнышке у кибитки и щурил блаженно глаза. Мимо проходила Настя, и он окликнул её:

— Чего не заходишь, девка? Я бы с удовольствием поболтал с тобой. Совсем большая стала. Девушка. Сколько тебе лет будет?

— Недавно было двенадцать. В марте, господин.

— Большая, — неопределённо заметил старик. Ему было лет семьдесят. Зубов во рту у него не было, и он слегка шамкал. — Хочешь на родину вернуться?

— А я даже не знаю где моя родина, господин. В тайге родилась. Там никого на сотни вёрст. Там мне было хорошо. Но и тут не хуже. Особенно при вас, господин мой. Вы так добры к нам. А можно я вас немного полечу, господин? — просительно смотрела в его белёсые глаза.

— Ты знахарка? — удивлённо поднял голову. — Давай. Мне нечего уже терять. А вдруг получится что-нибудь путное.

— Думайте только о хорошем и приятном, господин. У вас бок болит сильно, да?

— Точно, девка! Откуда знаешь? Кто сказал? — оглянулся он по сторонам.

— Никто, господин. Мне так показалось. А там у вас печёнка. Она плохая у вас.

— Я тоже так думаю. Да что с этим делать! Старость…

— Ещё сердце должно щемить. Так, господин?

— Вот, чертовка! Верно и это! Ну и девка! Значит, помочь сможешь?

— Трудно сказать, господин. Я никогда ещё не лечила людей. Зверей лечила, а людей не приходилось. Их просто не было вокруг. А те кто был, не хворали.

— Давай действую, проказница, поглядим.

Голос его жены заставил Настю вздрогнуть.

— Что ты там ворожишь, несчастная!? Сейчас же уйди от моего мужа!

Настя остановила пасы, оглянулась и вопросительно глянула на Матвея. Тот позеленел и крикнул:

— Исчезни, падаль баранья! Ещё помешаешь — прибью. Не сам, а прикажу!

Баба мгновенно засеменила прочь, грузное тело колыхалось во всё стороны.

— Успокойтесь, хозяин! — приложила ладонь к груди. — Вам может стать хуже.

— Уже стало! Ну и стерва! Вечно появляется неожиданно и некстати! Падаль!

— Прошу вас, господин! Вы мне мешаете! Надо успокоиться, иначе может быть хуже. А мне сдаётся, что могу вам облегчить хоть немного вашу хворь.

— Ладно, дочка, — согласился хворый. — Погоди малость. — Он прикрыл глаза. Испарина покрыла его шею. Настя вытерла её воротником его куртки. Её он не снимал. Ему было постоянно холодно. Даже на солнце.

Настя ждала и молча наблюдала старика. И думала, что их ждёт когда он помрёт. И ничего заметно хорошего не могла предположить. А Матвей вдруг встрепенулся.

— А ведь отпустило! То твоя ладошка помогла. Ну-ка ещё немного!

Настя в молчании стала делать пасы и в уме молила всех богов помочь несчастному хворому, отдалить неизбежный конец хотя бы на годик. Почему на годик, Настя объяснить не пыталась.

Почувствовав усталость и вялость во всем теле, Настя немного испугалась.

— Пока хватит, господин. Полегчало? — она встряхивала руки и в голове зародилась надежда и уверенность, что ещё не всё потеряно в этой жизни. Надо просто искать и найти то малое и приемлемое, что может удовлетворить её в жизни.

— Ох, девка! Как легко стало! Ты что, на самом деле знахарка?

— Это первый раз со мной, господин, — призналась девочка, смущаясь. — Сама побаивалась. На самом деле лучше стало?

— Значительно! Вот спасибо, вот удружила! С меня причитается, дочка! Чего б ты хотела? Говори без стеснения. За такое ничего не жалко.

— Нельзя плату брать за помощь страждущему, господин. Дар может пропасть.

— Это кто ж тебе такое сказал?

— Так никто, господин. Кто мог, коль я в тайге родилась, и там никого не было кроме родных да предателя Тагана. Само на ум пришло.

— Предателя, говоришь? И кто тот проходимец?

— Так наш лучший друг, господин. Продал нас за свою свободу. Может и не за свободу, а по зависти или ещё за что. Бог его знает, господин.

— Мда! — просипел Матвей и задумался. А Настя постояла и спросила:

— Мне можно идти, господин?

— Иди коль надо. Спасибо тебе, дочка. Век буду благодарен за доброту твою.

— Да что вы, господин. Что такого я сделала? Четверть часа руками поводила да что-то нашёптывала. Сейчас и не припомню что. До свидания, господин. Поправляйтесь и не болейте.

--

[1] Яик — река, современное название Урал.

Глава 14

На следующий день слуга с мрачным лицом появился у их полуземлянки и молча махнул рукой, приглашая следовать за ним, добавив тихо:

— С барахлом. В другое место хозяин селит.

Тимофей глянул на дочь, та пожала плечами. Мол ничего не знает. Сама догадалась, но говорить не стала. В молчании собрали нехитрый скарб и поплелись за слугой. Шли совсем недолго. Слуга указал на кибитку недалеко от хозяйской и с недовольным лицом удалился.

— С чего бы такое? — спросил Тимошка в недоумении. — Что за щедрость?

— А что с того? Всё ж русский он, как и мы. Простое уважение. Правда, за это мы можем получить от родственников старика столько недовольства и ненависти, что мало не покажется. Нехорошо так. Худо может случиться.

Они вошли в кибитку. Там было всё необходимое для приличной жизни. Посуда, немного одежды, постели с подушками и коврами.

— Вот уж не ожидал такой благодати для раба, — продолжал удивляться Тимошка.

Как и ожидали отец с дочкой в посёлке тут же люди стали проявлять признаки отчуждённости и даже презрения к новым рабам хозяина. Все знали, что тот уже готовился перейти в лучший из миров, но теперь эти надежды откладывались. Особенно возмущалась жена хозяина Давах. Все