– Святой Иреней, – возобновил он чтение, – обантихристе говорит, что он должен в конце света прийти, три с половиной годацарствовать, в Иерусалиме свой храм построить, силой царя овладеть, святыхмучить и всю Церковь Божью разрушить. Звать его должны будут по пророчествуОткровения числом 666, а будут это имена Эвантас, Латейнос, Тейтан. ИпполитМученик, однако, возлагает это 666 на имена Какос, Оликос, Алиттис, Блауэрос,Антемос и Генесирикос. Также он указывают турецкое имя Махометис, которое тожезначит 666, из букв греческих, которыми это число обозначают. А еще можновывести, что если от 666 вычтем число рыб, которых словил в Тивериадском мореПётр, а затем умножим на число моряков на судне, которым плыл в Италию Павел, иподелим на длину ковчега в храме Божьем по книге Исход, то на каппадокийскомязыке прямо получится «Ioannes Hus apostate».[94] Из этого всеговидно неимоверное бесстыдство еретиков, которые оного Гуса почитают. О, вы –ничтожные посланцы антихриста! Уже вами антихрист дела свои тайные творит,когда вы таинства и жертвы выбрасываете; Бога в Троице и Пресвятую Деву хулите,когда божественность Сына Божьего, чтобы антихристу его приписать, отрицаете,когда всякое несогласие, злодеяния и мерзость сеете, когда все истины святойкатолической веры топчете. Боже! Смилуйся над вами![95]

Писарь опустил лист, тревожно бросил быстрый взгляд на ликепископа Конрада, на котором попрежнему трудно было что-либо прочесть.

– Хорошо, – оценил наконец епископ к облегчениюписца. – Вполне хорошо. Воистину, поправить надо совсем немного. Там, гдеговорится о ничтожных гуситах, допиши еще «О, чехи, вы никчемная нацияславянская». Нет, нет, лучше «подлая и никчемная…»

– «Подлая, никчемная и презренная…», – поправилСтенолаз. – Так будет лучше всего.

Писарь побледнел, побелел, как бумага, которую держал,потому что видел то, чего не заметил повернутый спиной епископ. А именно: каксидевшая на подоконнике птица превращается в человека. Черноволосого, одетого вчерное, с как бы птичьей физиономией. И демоническим взглядом.

– Перепиши постиллу[96] – жесткийприказ епископа вырвал писаря из остолбенения и вернул в реальность. –Переписав, отдай в канцелярию, пусть размножат и разнесут по церквям,священникам для проповедей. Иди.

Спичрайтер, прижимая свое произведение к животу, согнулся впоклоне, задом отступая в сторону дверей. Епископ Конрад тяжело вздохнул, отпилвина, показал прислужнику, что тот может долить. У прислужника тряслись руки,горлышко графина подзвякивало о край бокала. Епископ жестом отправил его.

– Давно ты не появлялся, – обратился он кСтенолазу, когда они остались одни. – Давно не влетал в окно, не тревожилмою прислугу, давно не пускал сплетен. Я уж начал тревожиться. Где же ты был,сынок, чем занимался? Дайка угадаю: штудировал в Сенсенберге дьявольские книгии гримуары? Одурманивал себя гашш’ишом и ядом из мухоморов? Вызывал Сатану?Поклонялся демонам, приносил им человеческие жертвы? Убивал узников в камерах?Терял подчиненных, своих знаменитых Черных Всадников, на полях битв? Позволялускользать предателям и водить себя за нос шпикам? Ну же, сынок, отвечай.Докладывай. Похвались, каким из моих распоряжений или указаний ты пренебрег впоследнее время. И каким образом портил мне в последнее время репутацию?

– Ты закончил, папочка?

– Нет, сынок. С тобой я не закончил. Но поверь мне, ужочень соблазняет меня мысль, чтобы в конце концов закончить.

– Коль уж ты об этом говоришь, значит не все такплохо, – блеснул зубами Стенолаз, разваливаясь в дубовом кресле. –Если бы, в самом деле, я тебя донял или перестал быть полезным, ты бы прикончилменя втихаря и без предупреждения. Несмотря на кровные узы.

– Я тебе уже говорил, – прищурил глазаКонрад, – и не вынуждай меня повторять. Между нами нет никаких кровных уз.Я зову тебя сыном и отношусь к тебе, как к сыну. Но ты не мой сын. Ты сынчародейки, отравительницы, к тому же выкрестки, которую я спас от костра,сделав ее монахиней. Факт, что я многократно удостаивал твою мать траханьем,нисколько не означает, что ты являешься плодом моих чресел, Биркарт, что тызачат от моего семени. Я склоняюсь к мысли, сынок, что произвел на свет тебясам дьявол. И вовсе не в том дело, что в Любани ни один смертный мужчина не могиметь доступа к твоей матери, я слишком хорошо знаю как женские монастыри, таки темперамент твоей чувственной мамочки, даю голову на отсечение, что не одинксендз насадил ее там на дротик. Однако твой характер выдает, чьих рук делотвое появление на свет.

– Продолжай, папочка, продолжай. Пусть тебе станетлегче.

– Получается, – продолжал епископ, забавляясьножкой чаши и выражением лица Стенолаза, – что ты сын дьявола и развратнойеврейки. Ну, чисто тебе антихрист, герой моих последних пропагандистских постил.Эвантас, Латейнос или какой-то Какос или Какас, забыл. Налей мне вина. Распугалприслугу, так что сам прислужи. И говори, что у тебя ко мне. Что надо?

– Ничего. Заскочил засвидетельствовать почтение.Спросить о здоровье, ведь сыну пристало интересоваться здоровьем родителя. Яхотел, как хороший сын, спросить, может, отцу чего надо? Может, нуждается отецв какой-то сыновей услуге? Или прислуге?

– Не время для твоей заботы. Ты был мне нужен месяцтому. Воистину жаль, что не было тебя под рукой. Жаль и для тебя, как мнекажется. Рейневан из Белявы объявился во Вроцлаве. А у тебя когда-то к немубыло какое-то странное дело.

Лицо Стенолаза изменилось незначительно. Настольконезначительно, что на это не обратил бы внимание никто, кто Стенолаза не знал.Епископ Стенолаза знал.

– Через месяц после того, как я его предаланафеме, – продолжал он. – Через два месяца после Велислава, где онтебя одолел и унизил, этот негодяй осмеливается показать свою еретическую мордув моем городе. Мало того, ему удается сбежать. Одни дураки у меня на службе,черт возьми, дураки и недотепы.

– Что он делал во Вроцлаве? – сквозь стиснутыезубы спросил Стенолаз. – Что здесь искал? Он был сам или с товарищами? Ктои как его раскрыл? Каким чудом он убежал? Подробности, епископ, подробности.