– Ты попросил меня помочь, я помог. Прошла, считайнеделя. Ты не допрашиваешь уже Шиллинга о делах, связанных с магией. Мне жекаждый день, каждый час, проведенный в Совиньце, напоминает, что где-то тамдалеко в неволе Ютта ожидает спасения. Поэтому я намерен ехать. В ближайшеевремя. Успокоив тебя для начала. Все, что я здесь узнал, особенно о Перферро,сохраню в тайне, никому и никогда этого не открою.

Горн молчал долго, производя впечатление человека,заслушавшегося уханьем сов.

– Не откроешь, говоришь. Это хорошо, Рейнмар. Меня этоочень радует. Спокойной ночи.

Зима совсем, как казалось, уже уступила место весне. И небыло похоже, чтобы она хотела за это место бороться. Был день святых Кирилла иМефодия, восьмое марта Anno Incarnationis Domini 1429.

Горн ожидал Рейневана в охотничьей комнате Совиньца,украшенной многочисленными охотничьими трофеями.

– Мы выезжаем, – начал без вступлений Рейневан,когда они вошли. – Уже сегодня. Шарлей и Самсон укладывают вьюки.

Горн молчал долго.

– Я намерен, – наконец заговорил он, –атаковать, захватить и сжечь Сенсенберг. Намерен уничтожить до последнегоЧерных Всадников. Намерен уничтожить Биркарта Грелленорта, предварительно использовавего для дискредитации и уничтожения Конрада из Олесницы, епископа Вроцлава.Говорю тебе об этом, чтобы ты знал о моих намерениях, хотя и так, вероятно, тыо них догадывался по тем вопросам, которые я задавал Шиллингу. И спрашиваюпрямо: ты хочешь принять в этом участие? Быть при этом. И внести свой вклад?

– Нет.

– Нет?

– До освобождения Ютты – нет. Ютта для меня важнее.Важнее всего, понимаешь?

– Понимаю. А сейчас кое-что тебе скажу. Послушай. Ипостарайся понять меня.

– Горн, я…

– Послушай, – начал Горн. – Я не Горн, и неУрбан. Придуманное имя, придуманная фамилия. В действительности меня зовут Рот.Бернгард Рот. Моя мать была Маргарита Рот, бегинка из свидницкого бегинария.Мою мать убил Конрад, нынешний епископ Вроцлава.

Что происходило в Силезии с бегардами и бегинками, ты,несомненно, знаешь. Едва прошло три года после того, как Вьеннский соборобъявил их еретиками, епископ Генрих из Вежбна устроил большую охоту. На скоруюруку созванный доминиканскофранцисканский трибунал подверг пыткам и послал накостер более полусотни мужчин, женщин и детей. Несмотря на это, бегардысохранились, их не сумели истребить также во время последующих волнпреследований, в 1330, когда буйствовал Швенкефельд, и в 1372, когда к нампришла Черная Смерть. Костры пылали, бегарды держались. Когда в 1393 годупредприняли очередную травлю, моей матери было четырнадцать лет. Онапродержалась до тех пор, возможно, потому, что была в бегинарии не оченьзаметной, мало бросалась в глаза, день и ночь трудясь в госпитале Святого Михаила.

Но настал 1411 год. В Силезию вернулась зараза, и во что быто ни стало, начали искать виновных, причем не евреев – евреи в качествевиновных уже всем приелись, требовалось разнообразие. А матери непосчастливилось. Соседи и сограждане учились быстро. Уже во время предыдущихохот выяснилось, что донос – вещь выгодная, что приносит конкретную пользу. Чтоэтим приобретается благосклонность властей. И что нет лучшего способа отвестиподозрения от собственной личности.

Но самое главное – там был Конрад, первородный сын князяОлесницы. Конрад, который безошибочно учуял, где настоящая власть, он отказалсяот правления унаследованным княжеством и выбрал духовную карьеру. В 1411 он былпрепозитом вроцлаского кафедрального капитула и очень, очень жаждал быть епископом.Но для этого же надо проявиться, стать известным. Лучше всего – как защитникверы, гроза еретиков, вероотступников и чародеев.

И вот из доносов следует, что, несмотря на благочестивыеусилия, в Свиднице и Яворе продержалась бегардская зараза, что существуют ещекатары и вальденсы, что продолжает действовать Церковь Свободного Духа. И сновадоминиканскофранцисканский трибунал принимается за работу. Трибуналу активнопомогает свидницкий палач, Йорг Шмиде, работающий с задором и энтузиазмом. Иэто ему принадлежит заслуга того, что противная бегинка и еретичка МаргаритаРот созналась во всех предъявленных ей деяниях. Что молилась за второепришествие Люцифера. Что делала операции абортов, и занималась пренатальными[90] исследованиями.

Что совокуплялась с дьяволом и раввином, причемодновременно. Что от этого совокупления имела выродка. То есть меня. Чтотравила колодцы, разнося тем самым заразу. Что на кладбище выкапывала иоскверняла останки. И, наконец, самое ужасное: что в церкви, во времяПоднесения, смотрела не на облатку, но на стену.

В итоге: мать сожгли на костре на оболони за церковьюСвятого Николая и чумным кладбищем. Перед смертью она покаялась, поэтому к нейпроявили милосердие. Двойное. Ее задушили перед сожжением и пощадили еенезаконнорожденного сына. Вместо того, чтобы утопить, как того требовали судьи,меня отдали в монастырь. Однако сначала мне было приказано смотреть, как теломатери шкварчит, вздувается пузырями и наконец обугливается на столбе. Мне былодевять лет. Я не плакал. С того дня я не плакал. Никогда. На протяжении двухлет в монастыре. Где меня морили голодом, били, унижали. Впервые я расплакалсяв 1414 году, на Задушки.[91] Когда узнал о том, что палач ЙоргШмиде умер, простудившись. Я плакал от ярости, что он ускользнул из моих рук,что я не смогу сделать с ним то, о чем мечтал бессонными ночами и продумал домельчайших подробностей.

Этот щенячий плач изменил меня. Я прозрел. Я понял, чтоглупо жаждать мести орудиям и исполнителям, что ненужной тратой времени будетвыискивать и приканчивать доносчиков, лживых свидетелей, членов трибунала, идаже их руководителя, благочестивого Пётра Баньча, лектора[92]свидницких доминиканцев. Я оставил их. В то же время, твердо решив, что сделаювсе, чтобы добраться до настоящего виновника. Конрада, епископа Вроцлава.Непросто добраться до кого-нибудь такого как Конрад, необходим счастливыйслучай, шанс. И вот Бруно Шиллинг является для меня таким шансом.