– А еретики, – кивнул головой Лангенройт, –как собаки за стенами этого Нового Иерусалима. Право, красивый призрак. Простожаль, что меня жизнь научила быть реалистом. Не мечтать, но предвидеть, апредвидеть согласно реалиям. Предвижу, следовательно, что Витольдовой коронациине будет. Не пойдет на это Польша, не пойдет папа. Люксембуржец махнет на всерукой и начнет новую интригу в другом месте. Ягелло в антигуситском крестовомпоходе участия не примет, чехов поддерживать не перестанет. А крестоносцы будутсидеть тихо, потому что знают, что в противном случае они могут в однопрекрасное утро увидеть гуситские телеги под Мальборком, Хойницами, Тшевом иГданьском.

– И где это вы про такой ход событий прочитали? –подколол его Конрад. – По звездам?

– Нет, – холодно возразил Освальд фонЛангенройт. – По глазам краковского епископа, Збигнева Олесницкого. Нодавайте оставим это, хватит уже о Польше, Литве, обо всем этом диком востоке.Давайте поговорим о наших западных проблемах. О приближающемся соборе. О делахверы католической… Herrgott![98] Что случилось с вашей птицей?Обезумела? Чуть окно не разбила. Почему вы не закрываете клетку?

– Это свободная пташка, – серьезно ответил епископКонрад. – Делает, что захочет. Некоторые темы для нее скучны. Тогдаулетает.

Подковы буланого коня цокали по каменному двору, звонкое эхоколотилось между стенами епископской резиденции. Наклонившись в седле, Дуца фонПак тянула поводья в сторону, поворачивала коня, как в танце, вынуждала еговыбивать дробь копытами. При этом она не спускала заинтересованного взгляда соСтенолаза, поспешно идущего в сторону ворот. Стенолаз заметил ее, на взгляд неответил. Он был зол.

– Сердит, – покивал головой Ульрик фон Пак, хозяинКлемпини. – Злой, как собака. Обозлен, видать.

– Обозлен, – подтвердил Кучера фон Гунт. –Еще как обозлен.

– Все ему рассказали, – мрачно заявил Гайн фонЧирне, командир вроцлавских наемников. – Не успел спросить, а вы уже всерассказываете. О розыске этого Белявы, о доносах… Все следствие ему раскрыли.Но, кажется, что он вам не нравится.

– Да так оно и есть. – Кучера сплюнул не каменныйпорог, растер плевок сапогом. – Не люблю сукиного сына. Но мне епископприказал. А иметь врагом Грелленорта я не хочу. Вы бы тоже не захотели,поверьте мне.

– Верим, – Ульрик Пак легонько вздрогнул. –Слово чести, верим.

– Этот Белява мне ни брат, ни сват, – сказалКучера таким тоном, будто оправдывался. – Прокляли его, значит крышка ему,его дни сочтены. А с того, что я ему сказал, Грелленорту будет немного пользы,он не добьется большего, чем мы. Мы же две недели тому совсем случайно напалина след Белявы, так же и ратушные. Совсем случайно. Неизвестно, что он воВроцлаве искал и что замышлял, где скрывался, каких и сколько имел сообщников…

– Грелленорт – чародей, – мрачно заявил Гайн фонЧирне. – Черной магией добьется того, чего вы не смогли.

По двору снова застучали копыта, Дуца фон Пак пустила конядиким галопом. Идущий по двору монах францисканец прижался к стене, паж вепископской расцветке заскочил за колонну, едва успел заскочить писарь, роняя ирассыпая охапку документов. Чирне и Гунт молча смотрели. Они кое-что знали одевушке, знали причину, которая привела Ульрика фон Пака во Вроцлав. Дуца,прелестная девушка с зеленоголубыми глазами и губками ангела, в Клемпине убилакопьем двух бродяг и сельского придурка, без какого-либо повода, чем вызваласправедливый гнев клемпинского плебана. Рыцарь Ульрик прибыл к епископу спрошением, чтобы тот соблаговолил утихомирить попика, поносящего с амвона всюфамилию Паков.

Гайн фон Чирне кашлянул.

– Круто берет, – сказал он, – ваша дочь,господин Ульрик. В седле, я имею ввиду.

– Сына Бог не дал, – ответил Ульрик Пак, будто быоправдываясь. – Иногда я думаю, что, может оно и к лучшему. Говорят, чтоприрода поддерживает равновесие. Был бы сын, то, наверное, вязал бы крючком.

– Первым делом, – доложил лазутчик, переминая вруках шапку, – взялся его милость господин Грелленорт расспрашиватьуважаемого господина Кучеру. Использовал магию, к тому же двоякую. Во-первых,чтобы проверить правдивость сказанного. Во-вторых, чтобы напугать. Но господинфон Гунт напугать себя не дал. Что он господину Грелленорту сказал, то сказал,но было видно, что недоволен господин Грелленорт и что злой.

– Он всегда злой, – скривился епископ Конрад,хорошо отхлебнув из бокала. – Говори дальше, Крейцарек.

– Потом, – шпик облизал губы, – побежалгосподин Грелленорт к ратуше, расспрашивал городскую стражу. А потом на ТумскийОстров вернулся, ко Святому Кресту, расспрашивать клириков о праведном ОттоБеессе, но не узнал ничего, кроме того, что каноник в первое воскресенье постауехал в Рогов и тамочки сидит. Был также господин Грелленорт в доме «У золотогокубка», расспрашивал людей господина Эйзенрейха… Якобы ему Рейнмар Белява спасраненого пасынка…

– Это я знаю. Ты рассказывай о том, чего я не знаю.

– На следующий день пан Грелленорт навестил самоговельможного господина Эйзенрейха. Разговаривали они долго… О чем не знаю,невозможно было подкрасться настолько близко. Но хорошо было слышно, как оченьгромко кричали друг на друга.

– Ха! – прыснул епископ. – Если ты этослышал, то значит подкрался ты очень близко. Будь осторожен. Биркарт не глуп,догадается, что я приказал следить за ним. Ты знаешь, что он некромант. Еслинакроет тебя, можешь попрощаться с жизнью. И четырнадцать Святых Заступниковтебе не помогут.

– Я тоже не лыком шит. – Лазутчик выпрямил своюникчемную фигуру, демонстрируя профессиональную гордость. – Не со вчераслежкой занимаюсь, и магией тоже воспользоваться могу. Ваша милость хорошознает…

– Знаю, – епископ смерил лазутчикавзглядом. – Еще бы. Я даже должен был бы тебя за твое чародейство сжечь,но сжалился. Но в городе с магией будь осторожен, поймают тебя на чарах –сожгут или утопят. Не смогу защитить, ибо как же мне защищать такого? Чародейство– это нарушение законов Божьих и человеческих. А ты ведь даже не являешьсячеловеческим существом.

– Я человек, ваша милость. Наполовину. Моя мать…

– О твоей матери я не хочу слышать. Ни тем более оботце, о каком-то инкубе или о каком-то еще инопланетянине. Говори о том, чтонашпионил. Что сделал Биркарт после визита к Эйзенрейху?