А Иоганна сразу вошла в связку с Шетарди, Лестоком, Брюммером с общей задачей свалить Бестужева. Правда, мать невесты сама портила свою репутацию. Задрала нос, всюду лезла в центр внимания, будто главная – она, а долговязая девочка-подросток оказывалась для нее лишь помехой. Ее насмешливо прозвали «королева-мать». Однако Шетарди надеялся через нее получить вожделенную аудиенцию с филькиной «верительной грамотой», титулом в обмен на отставку вице-канцлера.

Положение Бестужева было трудным. Чтобы провести те или иные предложения, он стал представлять их как идеи Воронцова. Тем самым подпитывал и его гордость, удерживал в верности. Но с врагами вице-канцлер справился без помощи придуманных гардемаринов. Он же, кроме международных дел, возглавлял почтовое ведомство. Устроил «черный кабинет» для перлюстрации корреспонденции, в том числе дипломатической. Она использовала шифры, но Бестужев привлек талантливого математика академика Гольдбаха и читал все донесения Шетарди. Ему очень бы хотелось ознакомиться и с перепиской прусского посла. Однако Гольдбах был евреем из Пруссии, работать против нее наотрез отказывался. Но ведь и Шетарди писал о своих связях с Иоганной, Лестоком. И они ему писали…

В мае царица засобиралась на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. У француза всколыхнулись надежды – помнил прошлое совместное паломничество. Но Бестужев к этому времени приготовил бомбу, подборку цитат Шетарди о самой императрице. Что из-за ее «тщеславия, слабости и опрометчивости с ней невозможен серьезный разговор». «Елизавете нужен мир только для того, чтобы использовать деньги на свои удовольствия, а не на войну, главное ее желание – переменить четыре платья за день, а потому видеть вокруг себя преклонение и лакейство. Мысль о малейшем занятии ее пугает и сердит». Были и такие ее характеристики: «Лень, распущенность, любовь к наслаждениям…» Елизавета ознакомилась и очень разгневалась…

В паломничество Шетарди неожиданно не пригласили. А в отсутствие императрицы к нему явились начальник Тайной канцелярии Ушаков, несколько чиновников. Предъявили предписание: в 24 часа выехать из Москвы и покинуть Россию. Он заикнулся о причинах – Ушаков ткнул носом в его же тексты. Шетарди спал с лица. Оценил, что Елизавета с ним обошлась мягко. Без верительных грамот, частным лицом, он мог бы загреметь и в застенки. До границы его проводил вооруженный конвой…

Иоганна с дочерью отправились с двором на богомолье, и им Елизавета устроила выволочку прямо в лавре. Пропесочила так круто, что Лесток в панике говорил принцессе: их с матерью вышлют так же, как Шетарди. Хотя на первый раз обошлось. Спасла принципиальность Гольдбаха, не расшифровавшего донесения Мардефельда. По возвращении в Москву Софию Фредерику 28 июня окрестили в православие. Государыня назвала ее Екатериной Алексеевной, в честь собственной матери. А на следующий день, на именины наследника, состоялось их обручение. На торжествах обер-церемониймейстер по привычке обратился к «всемогущему» Лестоку, в каком порядке рассадить иностранных дипломатов. Тот распределил и доложил государыне. Но она отчитала по первое число: что будет, если дипломаты вздумают лечить людей? Так почему медик лезет в международные дела? А награды по случаю обручения наследника подтвердили, кто есть кто. Бестужев наконец-то стал канцлером, царица пожаловала ему богатые поместья. Вице-канцлером она назначила Воронцова.

Глава 17. Сюрпризы «мироломного» короля

Малороссийские казаки

Нет, не все пострадавшие от переворота Елизаветы становились заговорщиками. Иван Неплюев был моряком, видным дипломатом. После турецкой войны вел мирные переговоры, размежевание новых границ и был награжден обширными украинскими имениями, назначен Киевским генерал-губернатором и главным командиром Малороссии – этот пост Анна Иоанновна ввела вместо выборного гетмана. Но Неплюев был ставленником Бирона и Остермана. При смене власти его по доносу арестовали, лишили всех чинов и наград. Правда, императрица разобралась, что он ни в чем не виноват. В 1742 г. освободила его, вернув чины и ордена – но не имения, их уже прибрали выдвиженцы самой Елизаветы. Да и назначение она дала, напоминавшее ссылку: начальником Оренбургской экспедиции.

Но Неплюев и здесь показал себя блестящим организатором. Установил замечательные отношения с казахами, расширял торговлю со Средней Азией. Упорядочил службу разношерстных отрядов казаков, калмыков, мещеряков, татар, верных башкир, объединив их в Оренбургское иррегулярное войско. Продолжил строительство Самарско-Оренбургской линии, основал 70 новых крепостей. Место Оренбурга, уже второе, выбранное Татищевым, он признал неудачным. В 1743 г. заложил город на третьем месте, возле впадения в Яик реки Сакмары (второй Оренбург стал Красногорской крепостью). При этом Неплюев сохранил и хорошие связи в Сенате. По окончании войны со Швецией там как раз прорабатывался вопрос об административном оформлении присоединенных территорий. Неплюев сумел подключиться «в струю», и весной 1744 г. одним указом были учреждены сразу две новые губернии – Финляндская и Оренбургская, которую он и возглавил.

А вот прежняя должность Неплюева, главного командира Малороссии, зависла в неопределенности. Это же была родина Алексея Разумовского. Сам он даже после венчания с государыней оставался человеком простым, добродушным, гостеприимным (чем и пользовались некоторые гости, просто обворовывали его во время многолюдных пиршеств, за карточным столом). Только если перебирал, становился буйным. Тут уж перепадало придворным, генералам, подвернувшимся под горячую руку. Даже царица опасалась, когда он усугублял, но это случалось редко. Он не заносился, обладал хорошим чувством юмора. Когда император Карл VII произвел его в графы, к грамоте приложили и состряпанную родословную от литовских князей Ружинских. От Гедиминовичей, а то и вообще от Рюриковичей! Разумовский первым хохотал над этим «документом».

А его вмешательство в политику ограничивалось поддержкой Бестужева. Он простым народным умом признал в вице-канцлере очень мудрого человека, а значит, и его советы считал правильными. Но из Малороссии к Разумовскому потянулись делегации казачьих начальников, которые раньше и не глянули бы на босоногого пастушка и церковного певчего. Земляков он принимал с особым радушием. Рекой лилось вино, играли бандуристы, звучали малороссийские песни, гремели пляски. На такие посиделки заглядывала и Елизавета. Она сама полюбила украинские блюда, голосистые напевы [51, с. 168]. Хотя казачьи старшины, конечно же, ездили не просто повидаться. Забрасывали через Разумовского удочки о льготах, а главное – о восстановлении гетманства, былого самоуправления.

А царица наслушалась о родных краях супруга, и в 1744 г., сразу после обручения наследника, засобиралась на еще одно богомолье – в Киево-Печерскую лавру. И ехал, как обычно, весь двор. В самые сжатые сроки собирали 23 тыс. лошадей, экипажи, припасы. Екатерина II вспоминала, что дорога была ужасной. Кареты ломались на разбитых дорогах, зной, мухи. На ночлег в населенных пунктах множество сопровождающих набивалось чуть ли не вповалку.

Но казачьи начальники постарались произвести на государыню наилучшее впечатление. Возле тогдашней