Клер быстро возвращается с бутылочкой молока и куском шоколадного торта на тарелке, которую ставит на журнальный столик.

– Пару дней назад у Луи был день рождения, и вот кое-что осталось. Угощайтесь, пожалуйста.

– Нет, я лучше пойду, – отказываюсь я. Она забирает у меня Луи и сует ему в рот соску. – Спасибо, что поговорили со мной.

– Это самое меньшее, что я могла сделать, – говорит Клер. – Если бы не ваша мама, я бы, может, даже не родилась.

– Можно перед уходом воспользоваться ванной? – спрашиваю я.

– Конечно, – отвечает она и показывает нужную дверь.

Я захожу в ванную и смотрю на себя в зеркало, потрясенная услышанным от Клер, особенно тем, что мама решила дать показания в Конгрессе и обвинить Каделлов в своих проблемах с опиоидами. Это решение, возможно, уничтожило нашу семью.

Мне не понять, почему она так поступила. Почему не отнеслась к тревогам папы серьезно, как сделала Эстер, прислушавшись к мужу. Будучи умной женщиной, мама наверняка понимала, что рискует не только собой, но и своими близкими. Родители поссорились из-за этого. Согласись она тогда с папой, ей, скорее всего, не пришлось бы исчезать, и я сейчас тут не стояла бы.

Конечно, приятно было слышать слова Клер о том, как сильно мама помогла Эстер, но как же быть со мной? Я ведь была ее дочерью. Неужели единственная дочь не стоит того, чтобы сделать иной выбор, последствия которого позволили бы нашей семье жить спокойно?

Однако мамин поступок, возможно, полностью изменил мою судьбу. Сейчас, двадцать шесть лет спустя, вдруг выясняется, что моя жизнь пошла прахом из-за решения, которое мама приняла десятилетия назад.

Я чувствую, как пожар снова разгорается у меня в груди. Внутри закипает злость. Не только на маму, но и на все, что со мной случилось.

Лучше бы моей матерью оказалась Эстер Гермес, которая была честна со своей дочерью и рассказала ей о том, как противостояла зависимости. Эстер Гермес, которая сочла, что безопасность семьи важнее, чем показания в Конгрессе. Почему именно мне выпало решать невообразимо сложную загадку маминого прошлого, чтобы отвоевать право жить своей жизнью?

По словам Джея, Каделлы никогда не забывают о мести, а значит, они все эти двадцать шесть лет пытались разыскать маму и не остановятся, пока не добьются своей цели.

Последняя мысль заставляет меня замереть, поскольку я вдруг кое-что понимаю. Если бы Каделлы действительно искали маму все двадцать шесть лет с момента ее исчезновения, я гораздо раньше заметила бы, что за мной следят, проверяя, не поддерживаем ли мы с мамой тайную связь.

Но ничего подобного не происходило, пока неделю назад кто-то не вскрыл мою машину, в то время как я присматривала за Сарой, а значит, преследование началось совсем недавно. Но почему? Почему именно сейчас?

Может, это связано с упомянутыми Клер слухами о том, что президент собирается рассекретить свидетельские показания по делу Каделлов, и мамино в числе прочих. Да нет же, ерунда какая-то: даже окажись мама жива, не в ее власти запретить президенту это сделать.

Хотя, возможно, дело именно в показаниях. Вдруг она узнала какую-то тайну Каделлов, которые теперь нервничают, как бы эта тайна не стала достоянием гласности, если мама еще жива и может снова выступить с заявлением? Нужно узнать, о чем же она все-таки рассказала.

Я вытаскиваю мобильник и пишу Эдди: «Дочь маминой соседки пригласила меня к обеду. Дай знать Полу, пожалуйста».

Ответ приходит немедленно: «Спасибо, что сообщила. Люблю».

Сама я тоже пишу Полу, чтобы не ждал меня и приступал к еде, если не сделал этого до сих пор.

Потом ополаскиваю лицо холодной водой и выхожу из ванной. Клер с Луи на руках стоит в коридоре напротив лифта.

– Моя мама была бы в восторге от нашей встречи, поверьте, – говорит она. – И я очень рада, что мне выпал шанс с вами познакомиться.

– Взаимно, – отвечаю я.

Приезжает лифт, двери открываются. Я захожу в кабинку, мы прощаемся, и я спускаюсь в холл.

А потом, выйдя из здания, совершаю поступок, которым не могу гордиться. Узнай о моих планах Эдди и Пол, они не только встревожились бы, но категорически воспротивились бы. Я выключаю мобильный телефон, чтобы меня нельзя было отследить, и подзываю первое же такси.

– Куда едем? – спрашивает водитель с широкими густыми бровями.

– На Пенсильванский вокзал, – говорю я ему.

Глава 42

Сентябрь 2000 года

Осенью 2000 года папа впервые подбросил меня в колледж. Я выбрала для себя Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе не только потому, что его окончили мои родители. Так у меня была возможность не отрываться от своей группы поддержки и от папы, о котором я постоянно тревожилась.

Меня терзало ужасное чувство вины из-за того, что я съехала из отчего дома и папа остался один. После маминой смерти прошло уже несколько лет, однако он ни с кем не встречался и не интересовался свиданиями.

Меня немного утешало, что ему хотя бы предстоит ежегодное путешествие, которое можно предвкушать. Когда я училась в одиннадцатом и двенадцатом классах, папа с приятелями по колледжу отправлялся в один из осенних уик-эндов в автомобильную поездку.

По его словам, друзья придумали эту традицию, чтобы поддержать папу после маминой смерти. У одного из них был дом где-то среди лесов Северной Калифорнии, телефоны там не ловили, и таким образом вся компания могла полностью отрешиться от внешнего мира.

Хоть я и была достаточно взрослой, чтобы остаться дома в одиночку, отец на время поездки всегда приглашал няню, которая ухаживала за мной в детстве, просто чтобы не давать расстройству пищевого поведения никаких шансов вновь меня атаковать. Но в этом году необходимость в няне отпала, потому что мне предстояло переехать в кампус.

После того как папа помог мне перетаскать все коробки с вещами в новое жилище и познакомился с моей соседкой, мы остановились перед его машиной, чтобы попрощаться.

– Когда вы с друзьями двинете на Север? – спросила я.

– В этом году некоторые из них не смогут поехать, так что мы вообще никуда не собираемся, – ответил он.

– Вот как? – пробормотала я, еще сильнее расстраиваясь из-за того, что в мое отсутствие папе нечего будет ждать. – Вы перенесли поездку и выберетесь позже?

– Вряд ли.

– Тогда, может, на будущий год? – спросила я, терзаясь чувством вины, что папе придется торчать в опустевшем доме.

Он кивнул:

– Может быть.

Я стояла, закусив нижнюю губу, и гадала, стоит ли произносить вслух то, что крутится у