новгородец с хитрым мужичьим лицом, казалось Святополку, всякий раз тихонько подсмеивался над ним, пряча в своих густых пшеничных усах лукавую улыбку. Германа Святополк недолюбливал, был он для него частью Новгорода, частью веча, частью непрестанно давившей на рамена[180] его тяжкой силы.

Яровит тем часом спрашивал владыку:

– Посланы ли священники к вожанам[181], к ижорцам[182]? А в чудь заволочскую? Святой крест, отец, от многих великих бед нас обережёт. Ты осмотрись вокруг. Увидишь всюду язычество дикое. Иные же веруют во Христа, но в то же время и поганым идолам требы правят. Многие люди не знают грамоты, греховные дела творят, а вы сидите сложа руки. Разве так можно?

– Э, боярин! Да на цто людинам грамота? Дани платят, живут мирно, и пущай себе. Грамоте же целовек коли науцен, соблазн его одолеет, пойдёт он правды искать, супротив бояр поцнёт бунтовать, супротив господы. Цем же целовек проще, тем с им и легце, тем и в узде держать его сподруцней. Люд, боярин, яко конь норовистый.

– Не о том я, владыко, – спокойным голосом возражал ему Яровит. – Оно, конечно, не всякую книгу должен простолюдин читать, не о всякой надлежит ему знать. Но христианскую веру в сердце своё принять он должен. И без грамоты тут не обойтись.

– Да на цто ему она?! Ну, крестится, поклоны кладёт, в черкву ходит, и довольно того. – Епископ был упрям, лукав и прост, и этой простотой своей он прямо-таки возмущал Святополка.

Уже когда владычный возок, скрежеща полозьями по твёрдому насту, скрылся за окованной льдом рекой и Яровит с князем остались в палате одни, Святополк снова, в который раз начал жаловаться:

– Тяжело мне тут, боярин! Надоело на эти рожи наглые смотреть! Никакого ни почёта, ни уваженья у них ко князю! Только смеются, хмылятся, вспоминают, как я тогда под Ладогой в крапиве со свейским кнехтом барахтался! Обидно!

– Это ничего, княже. Ты другое пойми. За нами с тобой – будущее. – Яровит говорил со Святополком, как наставник с учеником. – Но спешить нам нельзя, шаг неверный сделаем – сразу всё потеряем. С одной стороны – бояре новгородские, им поддаваться тебе особо нельзя. Иначе не князем, не владетелем – слугой у них будешь. Но и ссориться с ними в открытую тоже пока рано. Надо чёрный люд и житьих[183] от бояр оторвать – вот тогда и будет у нас с тобой власть. Но с другой стороны – стрый твой, князь Всеволод. Пока ещё он силён, держит всех родичей своих и бояр в узде. И мы с тобой тоже под его рукой ходим. Его новгородцы боятся, потому и против нас не бунтуют. Но погляди получше туда, на юг. Нет-нет да и полыхнёт то в одной, то в другой волости пожар междоусобья. Или половцы, или торчины разор учинят. И бегут тогда и пахари, и купцы, и ремественники с обильной пшеницей земли, от богатых торжищ сюда, на Новгородчину, обживают топкие болота, дремучие леса. И поверь мне: пробьёт скоро наш с тобой час. Уже не будем мы тогда на Киев смотреть. Тогда и новгородские бояре хвосты прижмут, почуют нашу силу.

– Глеб вон стал бояр прижимать, а чем он кончил, сам ведаешь, – угрюмо бросил в ответ Святополк.

– Глеба не бояре убили, а мы с тобой. Хотя ты прав. Глеб просто поспешил.

– Прошу тебя, Яровит, не напоминай мне больше о Глебе! Ради Христа! О Господи! Разве я хотел его смерти?! Боже, Боже!

«А ты, князь, лицемер!» – с презрением подумал Яровит, смотря, как задрожали пальцы Святополка, как рухнул он на колени и всполошно закрестился, исподлобья уставив взор на скорбный лик Спасителя.

– Не к тому мы завели речь о Глебе, – продолжил посадник, выждав, пока князь успокоится и снова сядет на лавку. – Видишь, к чему приводит спешка. Против Глеба объединились новгородские бояре и князь Всеволод. Всем им Глеб мешал. И мы не должны идти его путём, повторять его глупости. Пойми это, княже.

– Да понимаю, как же! – огрызнулся Святополк. – Жди, терпи! Не один раз уже слыхал! Да если нынче какой-никакой худой стол княжеский на Руси освободится, тотчас отсюда уеду! Там хотя б князем меня почитать будут, властелином, не слугой, не воеводой! Надоело столбом стоять перед вечевиками этими, срамные речи их слушать, кулаки стискивать от бессилья! Надоело, боярин!

– Понимаю тебя. Но всё же – потерпи.

Яровит посмотрел на прыгающие, искривлённые обидой губы Святополка. И немного жалко было ему князя, который в свои тридцать три года вёл себя как неразумный мальчишка, но в то же время он знал: такие, как Святополк, неспособны на большие, великие свершения. Новгороду нужен другой, более расчётливый, более умный, более самостоятельный владетель. Но где его найдёшь?

Яровит встал, поклонился князю, сказал ему ещё пару ободряющих слов, подмигнул с лукавой улыбкой и поспешил к себе, сославшись на дела. А Святополк, едва только остался один, уронил голову на стол и разрыдался, глотая жгучие слёзы. Явилась жена, как обычно, ярко накрашенная, нарумяненная, обхватила его за плечи, стала успокаивать, словно ребёнка. Святополк вырывался, плевался от злобы, кусал до боли уста.

После, расслабленный, подавленный, рухнул он на лавку у печи и долго тупо смотрел на мерцающие языки пламени. В голове у него царил хаос, было и больно, и обидно от своего бессилия что-либо изменить, и вместе с тем тревожно.

Глава 39. Чудо монаха Иакова

Посадничьи палаты, в которых проживал Яровит, располагались на левобережной, Торговой стороне Новгорода, по соседству с княжескими хоромами. В прошлое лето по указанию Святополка между обоими строениями возвели крытый навесной переход, так что посадник и князь отныне могли навещать друг друга, не выходя из дома. Нуждался Святополк непрестанно в советах опытного Яровита, без его поддержки чувствовал он себя в Новгороде весьма и весьма неуютно.

В переходе постоянно находились два оборуженных мечами дружинника. Несли они охрану, старались, чтобы и мышь не проскочила в княжеский терем. И посадничий дом, и княжеское подворье ограждал невысокий забор, совсем не такой, как в Киеве или в Чернигове. Словно не видные люди, не правители города и земли жили здесь, а какие-нибудь купцы или богатые ремественники. Святополка подобное раздражало, с тоской вспоминал он роскошный отцовский дворец в Киеве, скрипел зубами от злости, но терпел, иного ему не оставалось.

Проскользнуть незаметно через навесной переход смог лишь большой серый княжеский кот. Каждый вечер стал он наведываться к Яровиту. Молодая челядинка, стройная курносенькая Светляна, подкармливала его – то