тот вырастил лиану, которая теперь вьется прямо по ноге его очень спокойного коня.

Прямо перед Беном распускается белый цветочек, и хотя я замираю от его невероятной красоты, мой сын бестрепетно хватает цветок и серьезно изучает, после чего, один за другим, обрывает с него лепестки.

Паника охватывает меня снова, и я не раздумывая подбегаю к сыну и ласково глажу его по лицу.

– Мы скоро увидимся, Бен, – обещаю я. – Удачи тебе, солнышко.

Малыш смотрит на меня с улыбкой, потом гордо показывает мне изуродованный цветок.

Стиснув зубы, чтобы не разреветься, я отступаю на несколько шагов.

Голод обращает на меня безжалостный взгляд.

– Лазария, – говорит он негромко. – Не забудь про свою часть сделки. – В его словах явственно слышится угроза. – Трахайся с ним во все дыры, что хочешь делай, чтобы соблазнить моего братца, но помни: теперь всё зависит от тебя. Всё.

Глава 37

Моя квартира кажется мне могилой. Больно смотреть на оставшуюся на полу кучку детских одежек и подгузников – среди них и тот, с которым Бен весело играл совсем недавно.

Еще печальнее, пожалуй, то, как мала эта кучка. Переезжать часто – значит путешествовать налегке, и почти все вещи моего мальчика уехали с ним.

Постояв над остатками одежды, я выбираю пару носочков, из которых Бен уже вырос, и сую в карман, плотно сжимая губы, чтобы не позволить себе поддаться чувствам.

Главное, он жив, напоминаю я себе. Этого мне не смогли дать ни Смерть, ни медики.

Я перехожу в спальню и, забрав оттуда свои ножи, привычно пристегиваю их к поясу. Собираюсь ли я снова метать их во всадника? Нет. Будет ли мне жаль его, если придется-таки проткнуть ему живот? Тоже нет.

Все эти месяцы, когда я пыталась растить ребенка, постоянно оглядываясь, то и дело бросая все и унося ноги, все эти месяцы только вырастили во мне гнев и ярость. Добавим сюда тот факт, что сегодня вечером Смерть собирается прийти за душой моего сына, и… Да, я бы с огромной радостью дала бой этому всаднику.

Разумеется, гнев – не единственное, что я чувствую к Танатосу. О, если бы это было так, насколько проще было бы мне тогда. Так ведь нет же, я вынуждена иметь дело с коварным влечением, которое по-прежнему теплится во мне. Да, и еще одно – то, что Танатос не стал уничтожать вчера этот город.

Я распахиваю входную дверь и выхожу на улицу.

– Танатос! – кричу я, оглядывая квартал.

Жду какой-нибудь реакции – мурашек по коже, ощущения, что за мной следят, той чертовой тишины, но в ответ ничего. Если всадник и следит за мной, сейчас у него, похоже, перерыв.

Возвращаюсь в квартиру, твердо решив, что не стану сидеть сложа руки и просто дожидаться его. Нет, его нужно вытянуть, как яд из раны. А если я все сделаю правильно, то даже обеспечу трем его братьям фору, пусть едут спокойно.

На кухне я беру карандаш с тетрадкой и на листочке пишу записку. От волнения и возбуждения почерк у меня ужасный.

Если я тебе нужна, поймай сперва.

Лазария

P. S. Предлагаю начать поиски с восточной федеральной трассы I-10.

Схватив кухонный нож, я выбегаю из дома и пришпиливаю записку к двери.

Почему бы нам со Смертью в последний раз не поиграть в кошки-мышки?

______

На западе уже садится солнце, а я, словно призрак, еду по улицам Оранджа. Глаз цепляется за немногих горожан, попадающихся навстречу. Все они занимаются обычными делами как ни в чем не бывало. Им и в голову не может прийти, что за последние двадцать четыре часа в их городке побывали все четыре всадника Апокалипсиса. Или что судьба всего человечества недавно была предметом торга, как какие-нибудь фрукты на базаре.

Добравшись до окраины, я начинаю крутить педали быстрее, быстрее, еще быстрее, так что ветер свистит в ушах, а бедра вскоре начинают гореть от усталости.

У меня вырывается всхлип. Некрасивый, какой-то дикий звук, но неожиданно ему удается немного смягчить боль, так что я всхлипываю снова и снова, а потом – потом просто вою, обращаясь к небу. Неважно. Теперь уже все неважно.

В какой-то момент я понимаю, что выкричалась. Внутри осталась только та самая тишина.

И я еду, пока не чувствую, что у меня слипаются глаза; рановато, если честно, вечер-то еще не поздний. Но каждая клеточка моего тела кричит о полном изнеможении – слишком долго у меня не было возможности ни отдохнуть, ни поесть как следует.

В темноте я сворачиваю с шоссе на съезд. Там ничего нет, кроме деревьев, плотным рядом высаженных вдоль дороги.

Слезаю с велосипеда и даю ему упасть на землю. Это даже символично – он больше мне не нужен. До этого дня я постоянно гонялась за всадником или убегала от него, но больше мне не придется этого делать.

Засыпая на ходу, я возвращаюсь к шоссе, чтобы всаднику проще было меня обнаружить. Но пока еще Смерть не уничтожил всех вокруг, надо побеспокоиться о путниках, которые хоть и редко, однако встречаются на дороге. Поэтому я заставляю себя вернуться к полосе деревьев, хотя заплетающиеся ноги еле поднимаются, застревая в сырой траве. С трудом тащусь к темному ряду деревьев. Земля тут сырая, как, впрочем, и везде. Со вздохом сажусь – я слишком вымоталась, чтобы обращать на это внимание.

Привалившись к стволу, я закрываю глаза. Проходит несколько мучительных минут, но потом я, наконец, засыпаю.

______

Будит меня оглушительный топот бегущих животных и ощущение приближения Смерти. Я сажусь и обнаруживаю, что прямо по моему лицу ползут какие-то букашки, да и вокруг их целые рои. Яростно стряхиваю с себя насекомых. Мимо в панике несутся крысы и другие грызуны, многие прямо по моим ногам.

Над головой слышится птичий гомон, и я вижу в небе сотни – нет, тысячи – птиц, летящих к восходу солнца.

Он нашел меня.

Быстрей, чем я ожидала, надо сказать.

Животные спасаются бегством, и я остаюсь одна.

Легкий ветерок колышет траву, но в остальном мир пугающе тих. Эта тишина сгущается, нарастает, и мне начинает казаться, что она поглотит и меня.

Тогда я встаю и выхожу из-под дерева. Штаны на мне отсырели, сквозь влажную ткань просачивается утренний холод.

Под башмаками хлюпает мокрая земля, но я иду напролом по высокой болотистой траве.

Остановиться меня заставляет звук хлопающих крыльев.

Не отдавая себе отчета, я машинально тянусь к ножу, спохватившись,