— У Медеи из мифа тоже судьба не сахар, а ее именем часто девочек называют, — парировал Клавдий.

— О чем вы спорите?! — рассердился полковник Гущин. — Катя, объясни нормальным языком, без мифологии.

— У Пелопеи могли быть интимные отношения с приемным отцом, — сказала Катя. — Платон Кутайсов любит юных женщин, что доказал его новый брак. Он мог сам увезти дочь в Бронницы, наказать ее, отомстить за позор своей новой возлюбленной.

— И что он там с ней голой делал? Насиловал? Сделал ей ребенка? Следов изнасилования врачи тогда не нашли. И Пелопея не была беременной. Отец бил, ранил ее? Изгваздал в крови, как она Феодору?

— Он мог ее наказать, жестоко отомстить, — не сдавалась Катя. — Знаете, как корабль вы назовете, так корабль и поплывет. Но дело не только в ее имени. Она не родная дочь Платону Кутайсову. Инцест и все вытекающие из него последствия между ними возможны.

Катя вспомнила Платона Кутайсова в разорившемся ресторане на Большой Ордынке. Клоуна-менеджера, сыпавшего скороговоркой, запах стружек. Ту встречу она восприняла как некий фарс. А сейчас вспоминала лицо этого человека — приемного отца… Фиеста… Загорелый, отчаянно молодящийся мужик, старающийся изо всех сил выглядеть по-юношески бодро. Мужчина, пытающийся обмануть время. И две бывшие школьные подруги — дочь, потерявшая память в результате аварии и шока, и опозоренная новая жена, чей публичный позор не стал препятствием для брака.

— Ладно, поздно уже, — устало подвел итог Гущин. — Завтра установим место работы их бывшей парикмахерши на Патриарших. Вы подключитесь, как только мы наведем справки.

— Катя, дождитесь меня, — попросил Клавдий. — Я с утра в Бронницах. Мне там надо кое-что проверить. А потом мы с вами вместе навестим парикмахершу.

На сбор информации о парикмахерше Ираиде Гарпуновой полковник Гущин дал своим сотрудникам время до обеда, поэтому Катя на работу не торопилась. Она выспалась всласть за все эти лихорадочные дни. Долго валялась в постели, принимала душ, пила кофе, завтракала. Думала.

Дело представлялось ей раковиной, выброшенной на берег, которая лишь после значительных усилий начала медленно приоткрывать свои створки, и оттуда потянуло чем-то гиблым, пропитанным ароматом смерти, словно давно сгнившая, погубленная плоть настойчиво требовала отмщения, но пока не хотела являть себя миру.

Парикмахершу нашли среди работавших в «Барберруме» стилистов — Мария Колбасова не обманула, Ираида Гарпунова действительно устроилась в мужской салон маникюршей.

Клавдия Мамонтова все еще где-то носило, и Гущин позвонил ему на мобильный. Мамонтов сказал, что договорится с Гарпуновой о встрече сам, и попросил номер телефона в салон. Катя не вмешивалась в этот процесс, ждала.

Через полчаса Клавдий перезвонил ей. Она не давала ему свой номер, это, видимо, сделал полковник Гущин. Клавдий сказал, что все еще в Бронницах, а парикмахерша согласилась продать информацию, однако ждет их к себе лишь вечером, после восьми — в это время салон уже закрывается, а она еще и подрабатывает там уборщицей время от времени.

Весь остаток дня Катя провела у себя в Пресс-центре, занимаясь текучкой, которой накопилось столько за эти дни! Просмотрела почту, отправила срочные ответы по электронке, проглядела сводки происшествий, отмечая для себя на будущее что-то интересное и полезное.

Ничего интересного.

Дело Пелопеи и мертвых, зарубленных топором, занимало ее всецело.

В семь приехал Клавдий Мамонтов, чем-то то ли встревоженный, то ли озабоченный, то ли удивленный.

А в начале девятого они уже высаживались из его внедорожника на Патриарших, у так хорошо знакомого розового дома. «Барберрум» располагался на противоположной от Малой Бронной стороне пруда. Уже стемнело и по всем Патрикам зажглись фонари, замигала неоновая реклама бутиков, баров и кафе. Но вечерний питейный бум кипел на Малой Бронной и Большом Патриаршем, а возле мужского «Барберрума» было тихо. Рядом находился салон красоты «Моя прекрасная леди», и там уже закрылись, однако окна светились загадочным теплым янтарным светом. Свет «Барберрума» — более резкий, белый.

Клавдий Мамонтов постучал в запертую дверь. За стеклом возникла женщина, скользнула по ним взглядом и открыла.

Приземистая широкобедрая брюнетка, ухоженная и одновременно изможденная, в белой униформе салона, чем-то похожая на медсестру. Она выглядела на свой возраст — на пятьдесят, несмотря на то, что, похоже, изо всех сил старалась казаться сорокалетней.

— Ираида, мы к вам, — известил ее Клавдий.

— Для бритья опоздали, мы закрыты, — сказала Гарпунова. — А для чего-то другого… Сколько?

— Три сейчас — за то, что дождались нас и согласились встретиться, — Катя выступила из-за могучей фигуры Клавдия. Она собиралась провести и эту беседу лично. — И пять, если сведения того стоят.

— Стоят, — обнадежила их Гарпунова, пропуская внутрь. — Регинка мне голову оторвет, если узнает, что я языком треплю. Так что это все строго между нами — договорились? И… выключите, выключите свой диктофон! Никаких записей, никакого компромата.

Катя выключила диктофон в сумке, который уже украдкой врубила, и отдала ей первый взнос.

Гарпунова села в вертящееся парикмахерское кресло перед большим зеркалом. Катя — в другое, рядом. Клавдий занял позицию у двери, прислонился к ней спиной.

— Итак? — спросил он.

— Случай с Ло меня потряс, — сказала Гарпунова. — Регину он потряс не меньше, хотя она вида не подавала. Но она в панике была. Да и сейчас живет в постоянном страхе.

— Почему? — спросила Катя.

— Потому что есть основания бояться, и не только за Ло-Пелопею. За себя тоже. Да и за Грету — младшую. Насчет парня Гаврюшки не знаю — он все же ей не родной, хотя она и считает его своим сыном. Возможно, и за него тоже боится. За его жизнь.

— Объясните свою мысль, — снова попросила Катя.

— Все гадали — и домашние, и полиция, — как это Пелопея угодила в ту аварию. Как вообще она оказалась там, в этом лесу, ночью, на дороге, да еще голая, невменяемая. Сама туда приехала? Но зачем? К кому? Это абсурд, — черные как ночь глаза Гарпуновой моргнули. — Более правдоподобно предположить, что ее туда кто-то привез против ее воли, раз она сбежала в таком виде от этого кого-то.

— Кравцов, шофер, который на нее наехал, мог ее и похи…

— Бросьте, это вздор. — Гарпунова махнула рукой, сверкнув серебряными кольцами. — Если кто и пытался причинить вред девчонке, если кто-то и пытался ее убить или уж не знаю… на цепь ее посадить в подвал и пытать, так это тот, кто хотел отомстить. А самой Пелопее, хоть она и не ангел была, уж никак в этом деле не сравниться с ее мамашей.

— С Региной?

— Да, с нашей прекрасной королевишной Региной, которая когда-то сотворила в своей жизни вещь, за которую и двадцать лет — не срок для мести. Даже для убийства.