«И ни одного не потеряла… — услышав истошный визг, донесшийся с детской половины, подумал он. — Впрочем, если бы у каждой роженицы были такие широкие бедра, как у нее, то смертей среди новорожденных было бы значительно меньше…»

— Садитесь в золотой[59]угол, ваша милость! — улыбнулась женщина. Потом смахнула со стола невидимые крошки и довольно резво для ее состояния ушла в соседнюю комнату.

— Справно живут… — усаживаясь по правую руку от Обуха, вполголоса пробормотал десятник Зарт. И провел пальцем по резной спинке стоящего рядом массивного дубового стула. — Такой стул должен стоить серебрушек двадцать — двадцать пять. Если не больше. А стол — так вообще все тридцать!

— Ну, так это ж Жердева работа, — пожал плечами маг. — А он — один из лучших столяров в графстве… Кстати, говорят, что лично знаком с его сиятельством[60]Бедваром Селором! Режет ему мебель…

— О как! — восхитился мечник. — Значит, и правда хорош… Так! А это кто, Обух?

Проследив за масленым взглядом воина, маг уткнулся в выдающиеся прелести Кристы, старшей дочери старосты Горячих Ключей, и усмехнулся: за прошедший год они, кажется, стали еще больше. Настолько, что с непривычки сбивали с ног похлеще ослопа[61].

— Дочурка Жерди, — ответил маг. И с удовольствием уставился на высоченную грудь накрывающей на стол девушки. — Кстати, можешь не облизываться: она знает себе цену. И хитра, как десяток лисиц. Что «ну-у-у…»? Говорю сразу — за околицу не пойдет. И на сеновал — тоже. А во двор — пожалуйста. Только не одна, а со старшим братом и парой его друзей…

— Че бы не пойти-то? — услышав разговор, усмехнулась девица. — Только позовите! И даже замуж пойду… С удовольствием… Конечно, если за вас, эрр Эйд…

— А за меня? — поинтересовался мечник.

— И за вас пойду, ваша милость… Когда серьгу[62]покажете…

— Круто берешь, девка! — обиженно хмыкнул десятник. А потом зачем-то потрогал себя за мочку уха, лишенную серебряного дворянского «гвоздя».

— Ну, так есть с чего… — ухмыльнулась девица. Потом уперла в бока кулачки, выставила грудь, слегка прогнулась в пояснице, томно облизнула губы… И, увидев, как замерли мужчины, весело расхохоталась.

В этот момент скрипнула дверь, и в комнату ввалился хозяин дома. Мгновенно сообразив, что вытворяет его дочь, он подхватил с подоконника хворостинку и перетянул ее по спине:

— А ну-ка марш отсюда, егоза! Не доводи людей до греха!!!

— Сколько ей уже стукнуло, Жердь? — улыбаясь, спросил маг.

— Весной сватов принимать начну. И, наверное, сразу же и закончу… — сказал столяр. — Хоть вздохну спокойно. А то ни сна, ни покоя: что ни вечер — так полдеревни на заборе…

— Ну, дай тебе Создатель справного зятя, — искренне пожелал маг. И, вспомнив о знахарке, свел брови у переносицы: — Ну, где там Фазия? А то после ужина, приготовленного твоей красавицей, мне будет уже не до нее…

— Сейчас прибежит, ваша милость! Сенька сказал, что ужо постолы[63]обувать начала…

…Знахарка вломилась в дом старосты без стука. И, выскользнув из-за широченной спины Жерди, склонилась в низком поклоне:

— Доброго дня, эрр Эйд! Доброго дня, десятник!

Перейдя на истинное зрение, Обух внимательно осмотрел резерв женщины, замершей по другую сторону стола, потом оценил скорость его восполнения и вздохнул: увы, за прошедший год они так и не увеличились. А значит, использовать Фазию, как боевого жреца, было невозможно.

Правильно истолковав его вздох, знахарка вновь склонила голову — чтобы маг не заметил ее счастливого взгляда.

Мысленно обозвав женщину дурой, Обух приказал ей подойти поближе, потом сдвинул в сторону тарелку, достал из дорожной сумки чистый кусок пергамента и стило и положил их перед собой.

Раздраженно прижав глиняным кувшином пытающийся свернуться лист, он снова перешел на истинное зрение, наложил на женщину печати Слова правды и Ясности, а на себя — печать Усвоения.

— Все. Я готов. Давай, рассказывай…

— Значица, село Черная Гать. У Беора Кузнеца родился сын. Стихийник, четвертая категория силы. Но не жилец — желтушный и кашляет кровью. У Федула Беззубого — дочь. Слабенькая, но выживет. Иллюзионист. Вне категорий[64]. У Фрола Паленого — сын. Ритуалист. Четвертая… У Гаррета Ушастого — дочь. Была бы жрецом четвертой категории, но умерла родами. Тело я хоронила сама… У Грани Стряпухи — двойня. Мальчишки. Один — стихийник, вне категорий, второй — разумник, немного не дотягивает до четвертой…

…Перечисляла Фазия сравнительно недолго: год выдался неудачный. И на восемь деревень, которые были под ее ответственностью, родилось всего двадцать семь Одаренных. Девять стихийников, восемь разумников, четыре иллюзиониста, четыре ритуалиста и всего два жреца. Что было не очень хорошо: как показывала практика, до четырнадцатилетнего возраста, считавшегося идеальным для начала обучения, доживал лишь один Одаренный из восьми. Остальные умирали от родовых травм, болезней или изменений в организме, спровоцированных усиливающимся Даром.

Еще раз пересчитав будущих магов, Обух расстроенно вздохнул, отодвинул исписанный свиток и снова полез в сумку. За пергаментом, на который писари ордена перенесли имена Одаренных, найденных в графстве в предыдущие годы.

— С новорожденными — ясно. Теперь давай пройдемся по тем, кто родился раньше…

Перечисление этих заняло почти час: мало того, что детей было много, так, услышав имя родителя того или иного ребенка, знахарка детально описывала состояние его здоровья, перенесенные болезни и полученные травмы. Правда, иногда рассказ получался очень коротким — Фазия, глядя в пол и хмурясь, еле слышно называла причину смерти.

Как ни странно, в этом году от голода и болезней умирали мало — зима выдалась достаточно теплая, год — урожайным, и большинству семей хватало продуктов, чтобы кормить своих отпрысков как полагается. Поэтому в основном Одаренные умирали от собственной глупости. Или от недосмотра родителей — скажем, четырехлетний ритуалист с третьей категорией силы утонул в полынье. Стихийник четвертой, семи лет от роду — уронил на себя половину поленницы. А девятилетний маг Жизни четвертой категории умудрился оттяпать себе ногу топором. И, не сумев заговорить кровь, умер буквально за час до прихода Фазии.