Единственное, что меня может спасти – Глобус, этот козёл,который наверняка и грохнул антиквара. Если менты проникнутся моими рассказамии доводами, если ментам известен Глобус и они, допустим, его возьмут, то,глядишь, чего и найдут у него из краденых вещей. Но…

Но, может, тот же Глобус всего лишь выиграл перстень в картыили отобрал его у ещё более мелкого гопника. Или давно распродал остальныевещи, оставив себе на память только перстень.

И ничего тогда его не свяжет с преступлением на Тухачевского– в отличие от меня, которого связывает целый букет улик. И ещё…

Узнав о задержании подозреваемого по антиквару… – а он,скорее всего, узнает не из прессы, так по своим каналам, – Глобусдотумкает про перстень, вспомнит таксиста и, поспешит избавиться от остальныхвещей.

А про Пугача так и вовсе нет смысла говорить.

Да и не захотят менты связываться с авторитетом, когда у нихуже есть убийца. На руках у следствия уже готовое для суда дела. Охота им егоразваливать? Ясно, нет.

С другой стороны: что получится? Получится, я сдал Пугача,видимо, весьма влиятельного человека в том мире, и одного из его подручных. Иэто мне аукнется уже в камере СИЗО, а её мне, чего уж там тешить себяиллюзиями, всяко не избежать. Под подписку о невыезде никто меня не выпустит.

Значит, я окажусь между молотом и наковальней, в состоянии войнына два фронта.

Но не признаваться же мне в убийстве, которого не совершал?Не признаваться. Значит, надо найти объяснение каждому из фактов. Итак…

Перстень я нашёл. В салоне своей машины, вернувшись втаксопарк. Обронил кто-то из пассажиров, кого возил за смену. Я подобрал,присвоил, захотел продать, немного разжиться деньгами.

Кровь на заднем сиденье? Да, помнится, вёз пассажира сзабинтованной рукой, бинт был весь в крови, вероятно, с него и натекло. Группакрови совпадает, эка невидаль. Чехол? Да, заметил кровь, решил не пугатьпассажиров и выкинул его…

Врёшь, бля, ещё поборемся!»

– Вы, конечно, думайте, – напомнил о себеследак. – А чтоб лучше думалось, я вот что вам подскажу. Явку с повинной,конечно, оформлять поздно, но зато вы можете написать чистосердечное признание.Потом на суде искренне раскаятесь в содеянном, упирая на то, что действовали нес заранее обдуманными, а в состоянии аффекта. Сошлётесь на безденежье, насемейные неурядицы. Вы же в армии служили. Может быть, когда-нибудь были раненыили контужены? Это хорошо обыгрывается. Дескать, иногда случаются приступы,мозг словно заволакивает пеленой. И получите по низшей планке. А иначе ипожизненное можно схватить. Вам это надо? Так что давайте сотрудничать,уважаемый Пётр Григорьевич…

…Сознание человека способно на всякие фокусы.

Раньше Пётр с недоверием относился к рассказу своего дядькипро то, как тот в армию уезжал.

А уезжал дядька весьма даже интересным образом.

– Он служил срочную в шестидесятых. Сперва всё шло, какобычно: призвался, дождался на призывном пункте своего покупателя, был посаженвместе с такими же обритыми наголо юнцами в обыкновенный пассажирский поезд.Разумеется, как сели, так и начали прощаться с вольной жизнью.

Дядька до этого не пил и не курил совсем, даже не пробовалникогда, ни капли, ни затяжки. Ну не отставать же от бравых сверстников, надо жпоказать, что и ты тоже взрослый. Сначала опустошил поднесённый стаканпортвейна, потом – беленькой, потом в дело вступил самогон, под конец дошло доодеколона, который, разбавленный водой, выглядел в стакане как молоко. Дядькахрабро выпил и эту отраву. И ещё он таскался в тамбур дымить на равных сбудущими защитниками родины. И вот когда дядька и так плохо уже соображал что кчему и где он, собственно, находится, в тамбуре ему предложили анашу. А он дажеи не знал, что это такое, дело-то происходило в наивные шестидесятые. Ну ипыхнул дядька во все свои молодые, сильные лёгкие…

Очухался он через месяц. Очухавшись, обнаружил себя вказарме, на полу, с расквашенным носом, а над собой увидел перекошеннуюфизиономию сержанта. Это была уже казарма той части, в которой предстоялотянуть срочную лямку. То есть за спиной потерялся прожитый в карантине месяц.Весь курс молодого бойца, прожитый в сомнамбулическом состоянии. Дядька бегалкроссы, назначался в наряды, учил устав, принимал присягу, ходил на стрельбище,занимался строевой на плацу, разговаривал с кем-то о чём-то, его принимали занормального – он же ничего из этого вспомнить не мог.

Теперь Пётр верил дядьке на все сто. Дядькина историяповторилась почти в точности теперь уже с ним. Прошёл месяц – и словно не быломесяца. Что-то припоминалось лишь отдельными фрагментами.

Более-менее отчётливо запечатлелось явление нового адвоката.Выходит, был и старый, которого заменили, но он стёрся из памяти полностью.

Новый адвокат начал со странной на первый взгляд фразы.

– Вы сделали всё правильно. Ваш выбор оценили. Вампросто не повезло, тот, кто стал причиной вашего невезения наказан, нопоследствия его ошибки не так легко исправить. Я думаю, вы понимаете, ктооплачивает мои услуги? Так вот что касается моих услуг. К сожалению, полногооправдания обещать не могу. Наша беда в том, что дело вышло довольно громкое.Если бы в качестве жертвы проходила менее заметная в городе персона… Так что ужтеперь! А тут ещё проклятая ежегодная ведомственная отчётность. Высокиемилицейские чины с разных трибун отрапортовали, что нашумевшее делоКазарновского раскрыто, украденные ценности, составляющие достояние республики,частично возвращены, ведётся следствие. Мол, обвинения, что органы плохоработают, беспочвенны и несостоятельны. К сожалению, нам не дадут вывести васвчистую, это обернётся для людей в мундирах форменным позором. Но убийцу из васмы сделать не дадим, это уж увольте. Прямых улик нет, а с косвенными мыуправимся. Самое большее, на что они могут рассчитывать, – соучастие. Атам уж приложим ваши положительные характеристики отовсюду, незапятнаннуюбиографию, раскаянье. Ну думаю, в самом крайнем случае года два. Попробуемдобиться условного. Эх, нам бы под амнистию попасть, но это уже чистой водывезение. Но я также уполномочен сказать, что даже при самом неблагоприятномразвитии – вы понимаете о чём я? – вам помогут и там. Ладно, не будем охудшем, давайте мы с вами выработаем вашу новую линию защиты…

И всё. И снова провал в памяти. Словно ластиком кто стирал.

А окончательно Пётр пришёл в себя, как в своё время дядькаот сержантского кулака, от приговора, зачитанного судьёй. Пять лет лишениясвободы с отбыванием наказания в колонии общего режима. И что странно – он неиспытывал никаких эмоций. Будто давно знал, что это неизбежно…

* * *

– Всё, – Гриневский выдохся. – Честно, всё…

Потом Пугач появился на зоне, узнал меня. Подозвал,накормил-напоил, сказал, что добро помнит и за мои страдания, за ментовскуюнесправедливость готов расплатиться. Вот и предложил уйти с ним в соскок… Ячто, должен был отказать – Пугачу?