Карташ малость поразмыслил. В словах Гриневского была, ох,была правда… По крайней мере, логика. Если он и врёт, то врёт очень уж умело.

Алексей помнил, по какой статье Таксист загремел в зону,знал он и то, что даже уголки относились к нему с долей уважения – как же, самсел, подельников якобы по убийству Казарновского не сдал… Поколебавшись, онразмотал проволоку. Сказал негромко:

– Ну смотри у меня, Гриня. Если что – пулю сразуполучишь, ждать не буду…

Маша уже спала на лапнике, укрывшись Карташовским бушлатом,положив ветровку под голову.

28 июля 200* года, 21.53.

Для следующей ночёвки они выбрали распадок, по которомупротекал ручей. Место привлекло ещё и тем, что здесь почти не было комарья игнуса… Это одна из великих таёжных загадок – почему где-то клубятся комариныерои и гнус облепляет тело так, что живого места не остаётся (и потом,разуваясь, вытряхиваешь из сапог жутковатые комья слипшейся мошки), есть места,в которых хозяйничают исключительно одна из кровососущих популяций, другой тудапо каким-то природным законам вход запрещён, но есть и участки тайги, гденапрочь отсутствует одна и другая пакости. Им выпала удача набрести как раз натакой райский уголок.

И следовало этим воспользоваться.

За весь день никто не проронил ни слова. Сил на разговоры неосталось. Этот день вымотал их до донца. Две полосы бурелома, одна из которыхтянулась не меньше километра, укатали их, что твой асфальтовый каток. Будь тыспортсмен, будь ты таёжник со стажем, но и тебе жизнь малиной не покажется, когдаполдня полазаешь через лесину, покружишь, выбирая место, где ствол потоньше исучков поменьше, понервничаешь, когда сучок хрустит под ногами, ногасоскальзывает вниз и неизвестно, обойдётся всё или вдруг раздастся поганыйхруст надорванных связок, – короче говоря, после таких аттракционовсвалится и Дерсу Узала. Чего уж говорить про них, людей, в сущности, малоподготовленных к марш-броскам по тайге.

Карташ не считал себя слабаком, хотя спортом и не занимался,даже утренней гимнастики не делал. Но той выносливости, которой наградила егоприрода и родители, вполне хватало, чтобы выдерживать нагрузки, подобныенынешним. А вот Машка его удивляла. Девчонка не жаловалась, не стонала, невпадала в истерики и пёрла по тайге наравне с ними. Хотя видно было, что работаетна пределе. Лишь иногда, когда уж совсем становилось невмоготу, просила:«Ребят, давайте передохнем чуток». И после двадцати-тридцати минут привала еёне приходилось поднимать с земли силой и угрозами.

Пока не приходилось…

Ориентируясь по солнцу, по мху, Алексей очень надеялся, чтоведёт отряд в нужном направлении. Он Таксисту не соврал – на самом деле ходил впоходы по молодости лет и кое-что о лесе знал… Хотя, конечно, их маршрут ни вкакое сравнение с теми походами не шёл. В тайге он не был ни разу…

Стрельбы слышно не было. И непонятно, то ли бунт ужеподавлен, то ли урки успешно заняли населённый пункт Парма и празднуют победу,а доблестные войска ещё на марше…

Они допили кофе. Темнело. Как ни тяжело было отрыватьзадницу от ровной поверхности и переставлять ноющие ноги, а никуда не денешься– надо отрывать и переставлять. Им ещё требовалось наломать лапник, которыйпослужит заменителем перины и прикроет их сверху шалашом.

– Пошли постель готовить, – первым поднялсяГриневский. – Не на голой же земле, как прошлую ночь, куковать.

– Погодь-ка. Снимай прохари.

– Это зачем это? – тут же напрягся Таксист.

– Ноги посмотреть надо, кретин. Если ты мозоль хотьодну в этих говнодавах натёр, то дело труба. Снимай, снимай…

Помявшись, Гриневский скинул древнюю, разношенную, нокрепкую обувку.

Возможно, именно то обстоятельство, что он уже несколько летносил именно эти, с позволенья сказать, ботиночки, и спасло ноги зэка.

Ни одного волдыря под – между прочим, новыми и прочными –носками Алексей не углядел.

– Твоё счастье, – буркнул он, бросая прохариобратно владельцу, и повернулся к Маше. – Теперь ты снимай.

– У меня всё нормально, – сказала та.

– Да хватит вам обоим кривляться, так васперетак, – устало взмолился Карташ. – Вы добраться до людей хотитеили подохнуть здесь, а?!

Как это ни удивительно, но и с ногами «хозяевой» дочуркитоже оказалось всё в порядке.

Правильные у неё сапоги. Если не развалятся по дороге… Он скряхтеньем поднялся.

– А теперь можно и постельку стелить…

Карташ ломал лапник и думы думал ох какие сложные. КакПугачу удалось спланировать и столь грамотно организовать бунт – и никто проэто ни сном ни духом, ни опера, ни стукачки? А в том, что Гриневский не соврали революция была спланирована именно Пугачом, Карташ отчего-то не сомневалсянисколько. Вот только зачем вору это понадобилось – поднимать кипеж взачуханной, спокойной зоне и уходить в рывок с такой поспешностью? Делами насвободе можно руководить и из лагеря – сие ни для кого не секрет. Если же в егоимперии случилось нечто экстраординарное, что потребовало его личногоприсутствия, то откуда взрывчатка на зоне? Значит, готовились загодя? Ни хренане понятно…

В двадцати шагах от него трещали ветви, ломаемые Гриневским.

Алексей вспомнил донос Лупня – насчёт партии водки в ознаменованиепримирения Баркаса и Пугача. Так они что, вместо водки «коктейль Молотова»завезли? Если падла Лупень не солгал. Вот ведь гад какой…

Следующая ветвь хрустнула почему-то за спиной.

Не будь Карташ так измотан, он успел бы обернуться. Сначаласделал бы шаг в сторону, а потом бы уж обернулся. Но он опоздал всюду – чёртоваполоса препятствий через бурелом притупила все рефлексы.

Сзади раздался чей-то резкий выдох: «Ха!», – и затылоквзорвался ослепительной болью.

…Вынырнув из забытья, он расслышал невнятные голоса и смех.На пробуждение затылок тут же откликнулся тупой ноющей болью.

Карташ открыл глаза.

И обнаружил, что сидит, прислонённый спиной к стволу. Рукибыли заведены за дерево и связаны – совсем как давеча у Гриневского.

Причём верёвки на запястьях затянуты со всей возможнойсвирепостью и явным умыслом перекрыть доступ крови к кистям.

Так что, Гриня решил таки отомстить?..

Вокруг костра передвигались тёмные фигуры.

Показалось – много фигур, очень много.

В глазах плавала муть, вспыхивали искры. К горлу подкатилатошнота. Он снова сомкнул веки.

Но его шевеления не остались незамеченными.

– Гляди, очухался начальник! – радостно оповестилостальных чей-то хрипловатый голос.