– Молодец, быстро оклемался, – откликнулсядругой. – А то бы такой сеанс пропустил…

Тошнота отступила, и Карташ снова открыл глаза.

Костёр полыхал ярко, освещая всю поляну вплоть до ручья.Возле огня сидел на корточках человек в серой зэковской телогрейке иподбрасывал в пламя валежник.

Гостей, считая кострового, было четверо. Не так много, какпоказалось. И всех их Карташ знал – всех в лицо, а одного даже по имени. Зэкииз лагеря, которые после прорыва почему-то рванули не к посёлку и не в сторонужелезной дороги, а в самую что ни на есть глубь тайги.

Почему-то? А не о них ли говорил Таксист?

Карташ приметил у них два автомата. Один «Калашников»валялся на земле подле мужика лет сорока-пятидесяти, раскинувшегося визлюбленной древнеримской позе – полулёжа, на бушлате Карташа и ватникеГриневского.

Второй автомат покоился на коленях крепенького рыжеволосогопарня, Парень был ближе всех к Карташу, покуривал на пеньке, щурясь от дыма.

«И ещё у кого-то прихоронен мой „макарка“, –отстраненно вспомнил Алексей. – Может быть, у кострового, а может, и утого, что крутится возле Маши. Самого, похоже, дёрганого из всех». Тот,которого Карташ окрестил про себя дёрганым, вырядился в солдатскую шинель свыдранными с корнем погонами и петлицами.

Маша лежала невдалеке от костра. Связанная по рукам и ногам.Щека расцарапана, волосы растрёпаны, кроссовки и джинсы до щиколоток мокрые.Гриневский находился тут же, ближе к ручью, лежал на земле – похоже, безсознания.

У него были связаны только руки.

Карташ не сомневался, что вожакует у беглых Шуруп. Сие былопрозвище углового, что нежился сейчас на бушлате и ватнике и чья настоящаяфамилия – Карташ вспомнил даже такой пустяк – была Копылов. Шуруп в зоновскойиерархии не числился даже «жуликом», но над нынешними своими подельникамивозвышался – не даром Карташ не знал ни имён, ни кличек троих его спутников.Шуруп относил себя к блатным, а эта троица принадлежала к заурядному бакланью.Можно было догадаться, почему они сдёрнули с зоны именно в таком составе:Копылов-Шуруп болтался в лагерных бараках на вторых ролях, чем явно тяготился,а сколотив свою шайку, и уведя её за собой, он на какое-то время становилсяглавным. Хоть маленьким, а паханом.

– От ты и попался, начальник. От ты туточки и догонишь,что такое неволя, – смакуя слова, проговорил Шуруп, откровенно наслаждаясьситуацией. – Вчухаешь, каково приходится бродягам за вашими заборами.

Тип в солдатской шинели разболтанной походкой приблизился ксвоему вожаку.

– Шуруп, ни хавки, ни карты у них нема, всё осмотрел.Голяком в тайгу ломанули, падлы… Давай хоть тёлку попользуем, коли жратьнечего.

– Не терпится, Болек? – ухмыльнулся паханчик,обнажив чёрные чифирные зубы.

Понять, что собой представляет этот хмырь с кликухой Болек,можно было с одного взгляда.

Распространённый зоновский типаж – истерик с растрёпаннойвдрызг по крыткам и лагерям психикой, баклан непредсказуемый… и тем крайнеопасный.

– Бля буду, невмоготу уже глядеть на её лепнину, –простонал Болек. – Три года лялек не мочалил.

– Невмоготу – сходи в кусты, облегчи семеннойфонд, – лениво посоветовал Шуруп. И вдруг с неприкрытой злобой добавил:

– Когда я разрешу, тогда и начнёшь елдой махать. Ипотом, ты что это, вперёд батьки на кобылке прокатиться собрался?

– Оно же слаще выходит, Болек, когда оттягиваешь,оттягиваешь, а знаешь сам, что оно твоё и никуда от тебя не спрыгнет, –философски подошёл к вопросу костровой.

Карташ помнил эту философскую рожу, не раз попадалась натерритории. Сморщенная, как печёное яблоко, харя с раскосыми азиатскимиглазами. И, как это сплошь и рядом бывает с азиатами, возраста неопределимого.

Старлей только сейчас разглядел, чем он там занят, помимоподдержания огня. Чай в их алюминиевой крышке от его термоса кипятит. Точнее,чифирь. Запасливые, гады, чаёк с собой прихватили, вот с чего они хотят начатьвечер удовольствий.

– Во всём должен быть свой порядок, – угадал мыслиКарташа костровой. – Вот ты на воле сперва бабу в ресторан сводишь, чтобблагодарностью прониклась. Сам выпьешь, закусишь, чтоб юшку по каналам получшеразогнать. Так и тут. Сперва чифирек, чтоб тепло по телу побежало. Потом ужторжественная часть.

Что-то не правильное было во всём поведении беглых. Словноони уже надербенились чифирю по самые помидоры – движения резкие, дёрганые,слова произносят отрывисто, глазёнки блестят неестественно… Или в медпунктеуспели пошакалить, колёс наглотались?..

Алексей вспомнил глаза Лупня, когда тот добивал караульного– точно такие же были у него зенки… И едва не заскрипел зубами от досады ибессилия. Так глупо влипнуть, попасться шайке каких-то дешёвых отморозков!

– Дай хоть пощупаю, Шуруп? – взмолилсяБолек. – А то не выдержу… – И с оттенком угрозы в голосе добавил – Тыж нас сам сюда потащил, Шуруп. А если б в Парму пошли, как все, то уже б давно…

– Ладно, – быстро перебил Шуруп, нахмурясь, –пощупай. Аккуратненько только. А то цирику не понравится. Эй, гражданин начальник,расскажи, что твоя баба любит!

– Подфартило нам, Шуруп. А мы-то думали – уж вконецзаплутали, – впервые заговорил самый молодой в этой беглой компании,перекуривающий на пеньке с автоматом на коленях. – Хорошо, я ихний костёруглядел…

– Ты из себя главного героя не лепи, Угрюмый. Не ты б,так другой углядел. Али дымок унюхал бы. Мимо них мы бы не прошли.

Вожаку заметно не понравилось, что кто-то сомневается в егоудачливости и предводительском умении. Быть может, в их петляющей по тайгекомпании уже назревал бунт местного значения, когда вдруг нежданно выпалаудача, словно поставили в казино последний жетон на зеро и, вот те на, на зерошарик и остановился. И сейчас они пребывают в полной уверенности, что теперь-тоточно выберутся из этой задницы к обитаемым местам.

Стоп, стоп…

И тут Карташ понял, что можно сделать сейчас, какую картуему можно разыграть, – когда, казалось бы, ничего кроме как молиться неостаётся. Ведь явно не из-за этих ублюдков был затеян бунт на зоне – нет срединих Пугача, нет обещанного Таксистом спецоружия… по всему выходило, что покаосновные силы урок двинулась на штурм Пармы, эта рота решила отделиться иуглубилась в леса. Да вот незадача – заблудилась…

Тем временем Болек склонился над Машей.

Девушка попыталась отползти, но куда там уползёшь – сосвязанными ногами и руками! Тогда она поджала ноги и резко выбросила их, метяуголовнику в промежность, однако Болек ждал подобного трюка и увернулся сосмехом. Взгромоздился на неё, Маша извивалась змеёй, пытаясь его сбросить. Да гдетам…

– Тихо, соска, тихо, и тебе не будет грустно, –приговаривая так, Болек расстегнул на ней куртку. Хоть зэк и находился сейчасспиной к Карташу, старлей, казалось, видел похабную ухмылку, блуждающую по егохудой роже.