– Больно? – участливо поинтересовался Арвис и, подняв руку, провел грязными пальцами по лицу Глеба.

– Больно, – врать им смысла не имело. Да и зачем?

Интересно, когда полиции станут известны подробности его, Глеба Белова, жизни, как скоро они вцепятся в вымышленное его безумие?

– Не слушать. Тварь не слушать.

– Не буду.

Он провел в круге три дня, и все три дня отец беседовал с тварью. Он привел мать, и тварь говорила ей слова, от которых Глеба до сих пор мутило. Он оставил сестер, пусть и полагал их бездарными, и тварь развлекалась, доводя их до слез.

А потом, когда ее все же изгнали, Глеб лежал один. Его боялись. Даже мама, хотя она-то понимала, что Глеб не виноват.

– Тебе тоже. Целитель.

– Мне уже не поможет, – Глеб плечом толкнул дверь.

Их страх не исчез. Они научились с ним справляться, как справлялись с безумием отца, но Глеб все равно чувствовал его.

Он отнес Арвиса в свою комнату. Ни к чему ему пока с остальными встречаться. Уложил в постель. Накрыл одеялом.

– Есть хочешь?

Полукровка покачал головой, но когда Глеб хотел встать, вцепился в руку:

– Будь. Мало. Здесь.

– Побуду.

Он и вправду сидел, слушая, как тикают старые часы. Они нашлись в доме, и Глеб не устоял перед искушением починить их, благо, механизм сохранился в отличном состоянии. И часы говорили. Бежала секундная стрелка по кругу, пыталась ее догнать минутная… Тик-так.

Мальчишка послушно закрыл глаза, дыхание его выровнялось. А Глеб осторожно коснулся волос. Так оно будет надежней. Сон душу не излечит, но хотя бы тело восстановится.

Очередного мальчишку Анна обнаружила на кухне. Он устроился, закинув ноги на стол, а руки сложил на тощем животе.

– Тебе и вправду так удобно? – поинтересовалась Анна, разглядывая гостя.

– А тебе дело? – ответил тот.

Мальчишка был хорош. Правильные черты лица. Огромные глаза того чистого голубого цвета, который встречается крайне редко, молчаливо свидетельствуя о сильной крови. Вьющиеся светлые волосы. Легкая надменность.

– Нет, – Анна повернулась к мальчишке спиной. – Мне совершенно нет дела. Даже если ты сейчас полетишь с этим стулом.

Который опасно накренился.

– Я хочу есть.

– Сочувствую.

– Ты не поняла, женщина, – он старался говорить грозно, но голос срывался. – Подай мне… чаю. Немедленно.

– Немедленно не выйдет. – Анна скрыла улыбку.

Она поняла, на кого похож этот паренек. Оно, конечно, маловероятно, хотя сходство просто поразительное. Стоит отписаться Святославу, может, и вправду случайное дитя.

– Почему? – и вновь сип.

Голос сорвал?

– Потому что чайник я только поставила, – Анна включила огненный камень. – Следует подождать, пока вода закипит, а потом остынет достаточно, чтобы не испортить сбор. Ты какие чаи любишь?

– Всякие. – Ноги со стола он все-таки убрал. Но тут же вспомнил о своей важности и попытался выпятить грудь. – Дорогие! Я люблю дорогие чаи. И пирожные. У тебя есть эклеры?

– Есть, – Анна с трудом сдержала улыбку. – И эклеры. И корзиночки с кремом. Есть еще сахарные кольца…

Благо телефон в кондитерской имелся. Часу не прошло после звонка, как заказ доставили. Нет, Анна не собиралась навязываться. Она просто позвонила. Вдруг заглянет кто-нибудь, а у нее на кухне пусто. Нехорошо, когда у женщины на кухне пусто.

Мальчишка сглотнул.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась Анна, вытащив из шкафчика плотную коробку, украшенную золочеными виньетками.

– А тебе зачем?

– Несколько невежливо приходить в гости, не представившись. Не находишь?

Он посмотрел на Анну искоса, но все же ответил:

– Богдан. Калевой. И знаешь, кто мой отец?

– Знаю, – все-таки не совпадение. Удивительно. Бывает же. – Мы были представлены. Ты очень на него похож.

– Неправда, – буркнул мальчишка, и плечи его опустились.

Анна сняла с полки чашки. Поставила. Травы… Укрепляющий? Или нет, скорее противопростудный, с таволгой и листьями смородины, цветом бузины и сушеной клюквой. И толику гречишного меда.

Она осторожно коснулась грязной шеи, и мальчишка застыл.

Святослав – маг жизни и силы немалой, а сын… сходство несомненно, здесь и кровь сличать нет нужды, но вот дар… Почему темный? С другой стороны, жизнь порой и не так шутит.

– Ты чего? – шепотом поинтересовался Богдан.

– Ничего, – руку она убрала. Надо будет сказать Глебу, чтобы целителя пригласил. – Учишься, стало быть?

Мальчишка скривился.

– Не нравится?

– Ерунда какая-то, – он подвинул чашку к себе и сунул нос. – Что это за дрянь?

– Травы.

– Я не хочу трав, я чай хочу! – он с силой оттолкнул чашку, и та полетела на пол, брызнули осколки. А Богдан замер. Он как-то вдруг съежился, сгорбился, голова втянулась, а руки задрожали. – Я… я не… не специально. Я…

– Это просто чашка, – Анна достала веник. – Уберешь?

Он молча сполз со стула.

– Чай тоже трава. Листья чайного дерева, – Анна сняла с полки еще одну чашку. – И польза в них есть, но не та, которая тебе нужна. Где простыть умудрился?

Мальчишка неловко махал веником, силясь собрать осколки в одну кучу. Получалось не сказать чтобы хорошо, осколки разлетались, Калевой пытался их собрать, а они вновь разлетались.

Анна не вмешивалась.

– В лесу. На кладбище. Мы… ездили. Кости собирать. На практику, – он шмыгнул носом.

И попытался справиться с дрожью, но не получилось. Плечи его мелко затряслись, а потом и он сам, от макушки до пят.

Он стоял, вцепившись в этот несчастный веник, и дрожал.

– Тише, – Анна обняла его. – Кости это просто кости.

Богдан всхлипнул и, выронив веник, вцепился в нее, прижался всем тощим телом.

– Не просто… оно… оно там было… их убивали… я чувствовал… я знал, как им больно, понимаешь? Почему так… их всех… я слышал, как они зовут… и сейчас еще. Глаза закрываю, и опять, опять…

– Ты говорил кому-нибудь? – она гладила по пушистым волосам.

– Я не псих!

– Ты не псих, – согласилась Анна. От мальчишки пахло землей и еще кладбищем, тот особый запах тлена, камня и полыни, который имеет обыкновение привязываться к одежде. – Ты темный. Одаренный. И дар твой проснулся.

– Да. Давно. Знаю. Раньше не было. Раньше… а они горели… все там горели… а потом тварь вселилась в Арвиса… и тоже говорила… для всех. И для меня. Я не хочу, чтобы в меня тоже вселилась тварь. Я… боюсь.