Он все же успокоился. И всхлипывать перестал. И нашел в себе силы отцепиться от Анны:

– Я ничтожество?

– Ты ребенок. Садись, – она указала на стул и сама взялась за веник.

Стоило добавить в сбор пару веточек ромашки. Пустырник чересчур горчит, да и не столь уж безобиден он, чтобы ребенка поить.

Богдан послушно устроился за столом. И кружку подвинул. Правда, тотчас убрал руки. Отвернулся.

– Я должен… я должен быть… соответствовать… показывать пример. А я… я только и думаю, чтобы написать отцу, попросить… он не заберет, я знаю. Но я попрошу, и вдруг…

Анна сняла чайник. Наполнила кружки. Прикрыла их блюдцами. Она принесла коробку с пирожными. Поставила.

– Я ничтожество. Я никогда… все ждали, а я никогда не мог… ничего не мог…

– Чего именно?

– Ничего. Чистописание? У меня буквы кривыми выходят…

– У твоего отца почерк тоже далек от идеального, уж поверь, – Анна устроилась напротив мальчишки, который, впрочем, ее и не заметил.

– Задачи – ни одной сам… Я слишком туп, даром что граф. География? Для меня карты темный лес… Я бездарь.

– Кто тебе такое сказал?

– Тетя.

Странно. Анна почти ничего не знала о семье Святослава, все-таки связывали их отношения скорее приятельские, основанные на любви Калевого к розам, нежели дружеские. Он упоминал, что овдовел и случилось это довольно давно, однако нового брака не искал, находя утешение в работе. И в розах.

«Агния». Красивый сорт. Крупные цветы того рыжего цвета, который кажется огненным. Они меняли окрас, постепенно светлея, выцветая на солнце.

– Мамина сестра?

– Папина.

– Возможно, она была чересчур строга?

– Она вырастила папу. Я на него не похож.

– Ты на него очень похож, – Анна улыбнулась. – Поверь мне…

Не поверил.

А Святослав знает, что за мысли вложили в голову его сына?

– Мама была темной. И я в нее пошел. Их брак был ошибкой. Отцу следовало более внимательно подходить к выбору жены. И скоро он выберет новую. Достойную.

– Чушь, – не выдержала Анна.

Стоит отписаться, но… дела семейные. И получится неловко. Как постороннему лезть в чужие семейные дела?

Но у нее не так много времени осталось, чтобы обращать внимание на светские условности. Даже если Святослав обидится, она все равно должна. Хотя бы ради этого мальчишки, который уставился в чашку, будто надеясь в ней отыскать ответы.

– Не чушь. Я не имею права наследовать титул.

– Почему?

– Потому что недостоин.

– Видишь ли… – Анна вдохнула легкий травяной аромат. – Наследование происходит не по чьему-то достоинству, – прозвучало несколько двусмысленно, но мальчишка не заметил, – а по правилам, которые описаны в кодексе. Так вот, насколько я знаю, наличие силы, или отсутствие ее, или же направленность дара никак не влияют на твои права.

Богдан вздохнул:

– Тетя говорит, что я должен отказаться. Что это мой долг. И все ждут, что я его исполню.

– Все – это кто?

– Отец.

– Он тебе сам это сказал?

Богдан покачал головой.

– То есть ты наверняка не знаешь?

Прикушенная губа и взгляд, который ищет, за что зацепиться.

– А сам ты с ним пробовал говорить?

– Он занят.

– Всегда занят?

– Его нельзя огорчать всякими глупостями. Он и так расстраивается, что я такой… бестолковый.

– А твой нынешний наставник тоже считает тебя бестолковым?

Богдан вздохнул тяжелее прежнего:

– Он ждет, что я буду главным. Что я наведу порядок. А у меня не получается. Меня никто не слушает, и вообще… они все такие дикие!

Анна не удержалась от улыбки. Дикие, стало быть…

– Миклош самый толковый, только он тоже хочет быть главным. А я не могу уступить. У меня папа граф, а у него кто?

– Кто?

– Понятия не имею, – он все же дернул плечом, и Анна убрала руку. – Но ведь не граф! И я ему говорил, что он должен меня слушать, что все должны. Игнат по ночам ревет, будто баба. Илья хамит. Ему вообще никто не указ. А еще черенок ложки наточил, словно нож, спит теперь с ним под подушкой. Шурочка боится. Всех боится. Я его не трогал, вот честное слово, а он все равно… и делает, что Миклош скажет. Янек тоже, но он вообще тупой. Курц, тот делает вид, что не слышит, когда я говорю. Почему так?

– Не знаю. – Анна подвинула остывший чай: – Пей… и на досуге подумай. Если отбросить факт, что ты граф, то чем ты их лучше?

Он подхватил корзиночку и ответил с немалой, как показалось, готовностью:

– Я знаю больше. Представляешь, Курц и читать не умеет! А Илья буквы путает. Про математику и не говорю… считают на пальцах. Силу так вообще погано контролируют. Миклош разве что более-менее справляется. Выскочка. Сидел бы в своем приюте… Тетя говорит, что эмигранты дают лишнюю социальную нагрузку на бюджет, а это приводит к обнищанию нации.

– Твоя тетя экономист?

– Нет. Она просто… мной занимается. Но она много читает. И она умная, – при упоминании этой незнакомой Анне женщины, с которой, впрочем, Анна не отказалась бы свести знакомство, Богдан поежился. – А еще среди приезжих одни воры и убийцы… вот.

И он сунул в рот пирожное. Вздохнул. Закрыл глаза и пробормотал:

– Вкусно как… я люблю праздники. Пирожные подавали, и иногда получалось… взять.

– А без праздников не подавали?

Он покачал головой:

– Будущий граф должен быть скромным в своих желаниях. И проявлять сдержанность. И еще питаться правильно.

– Это чем?

– Овсянкой. На воде. От нее цвет лица лучше становится, – он с трудом проглотил комок и, покосившись на Анну, потянулся к коробке. – И еще овощные супы были. Вареное мясо. Пудинг. Его тоже ненавижу. Он клейкий и тянется, но тетя говорила, что настоящий аристократ не должен капризничать.

Богдан потер пальцы и добавил:

– А наставник хороший, он хотя бы не порет. Никого не порет. Даже Арвиса не выдерет, хотя тот и заслужил. Поднял чудовище. И теперь все его боятся, хотя чего, если тварь изгнали?

– А они знают?

Мальчишка махнул рукой, мол, может, кто и знает. Ему-то что за дело.

– Расскажи.

– Зачем?

– Никто не будет слушать тебя только потому, что ты когда-нибудь станешь графом, – Анна пригубила отвар. – Люди готовы слушать того, кому доверяют. Понимаешь? Помоги им. И возможно, увидишь, что не все так плохо.