Кажется, ей не поверили.

Земляной натянул тонкий свитер из черной шерсти, который смотрелся мешковатым и грязноватым, а сам Земляной в этом наряде походил на бродягу. Впрочем, трость из красного дерева несколько портила образ, как и тяжелый кофр с серебряными накладками на углах.

– Думаешь, мальчишки ничего…

Глеб, конечно, старшего назначил. И задание дал. И даже скромно понадеялся, что то в достаточной мере объемно, чтобы времени на пакости не осталось. Но все же сомнения не отпускали.

– Думаю, что чем скорее мы вернемся, тем целее будет город, – пробормотал Земляной, разглядывая здание местечкового полицейского управления.

Особнячок был невелик, а помимо полиции в нем ютилась и городская управа. Здесь пахло чернилами и булочками с ванилью.

А кухарку придется новую искать. Старая вряд ли захочет возвращаться в дом, где убили ее племянницу. То есть Глеб никого не убивал, но по опыту знал – не поверят. Полиция связываться не станет, у них как раз все строго, а вот обыкновенные люди в очередной раз убедятся, что от темных одни беды. И беззаконие.

Он поднимался по ступенькам, спиной ощущая чужой взгляд. Или это его собственная тьма шутит? С нее станется. Она любит безумие. Она прячет его порой и от самого безумца. И вправду ли Глеб уверен, что непричастен к этой смерти?

Уверен. У него и свидетели есть.

– Сюда, – Мирослав Аристархович повернул влево, в узенький коридорчик, унылый, какими бывают только коридоры в казенных домах. – У нас тут слегка…

Пахло хлоркой. И еще бумагами, которые складывали в коробки, а коробки выставляли в коридор, выстраивая из них стену. И узкий проход становился еще уже.

– Архивы переезжают. Говорят, что вскоре и нас попросят, управа дом себе целиком заберет, а нас куда на выселки отправят или еще дальше.

Узкая лестница. Подвалы. Запах соленых огурцов. Глеб не удивился бы, узнав, что те держат прямо тут, в какой-нибудь старой бочке, оставшейся с незапамятных времен. Местечковые нравы всегда удивляли его своей непосредственностью.

– Так-то у нас своей мертвецкой нет, а в больничку везти не велено было, – Мирослав Аристархович остановился перед неказистого вида дверью. – Выделили артефакт, для стазиса стало быть… и вот…

Дверь открывалась с протяжным скрипом.

А бочка с огурцами отыскалась в углу. Опустевшая на две трети, она слегка поросла плесенью и самую малость позеленела. Глеб не удержался, заглянул внутрь, но ничего кроме мутноватой пены и камня, ею омытого, не увидел.

– Это Петрович, наш квартирмейстер. Очень экономный человек, – сказал Мирослав Аристархович, будто бы оправдываясь. – Вам светляка хватит?

Он висел под потолком, на тонком проводе, слабый камушек с почти истраченным зарядом.

– Вы не подумайте, обследование проводили нормально, но Петрович не любит, когда подотчетный инвентарь просто так лежит. Я его сейчас найду.

– Не надо, – Земляной поставил кофр. – Маги мы или кто?

Комнатенка служила складом, причем складывали в нее все, чему случалось попасть в цепкие руки Петровича.

Пара ящиков, явно утащенных из коридора. Глеб надеялся лишь, что укрытые в них бумаги не представляют особой важности, в ином случае соседство с бочковыми огурцами вряд ли пойдет им на пользу. Пара облезлых кресел. Рама не то от портрета, не то от зеркала. Древний комод с оторванной дверцей. Снова коробки. Старые туфли. Вешалка. И плащ на вешалке.

Центр комнаты кое-как расчистили. Длинный стол, видавший иные времена, протянулся от одной горы хлама к другой. Рядом с ним встала тумба, подпертая кирпичом. А уже на тумбе – знакомая пирамидка активного артефакта.

Заряда, правда, оставалось едва ли на треть.

– Тело велено передать родственникам, – Мирослав Аристархович отступил в угол. – Но я подумал, что это не совсем правильно. Я собирался отбить телеграмму…

За которую его явно не похвалят, ведь с точки зрения местных дело было простым.

– А тут вы… только…

– Я сам отобью телеграмму, – пообещал Глеб, прикидывая, кого из коллег привлечь бы. Или сразу в особый отдел обратиться? Те не любят, когда их по пустякам дергают, но что-то подсказывало, что предстоящее дело будет отнюдь не пустяковым.

Пирамидку он инактивировал. Простыню, которая тело прикрывала, Земляной сдернул. И поморщился.

– Давай я, – Глеб снял пиджак, отправив его на вешалку к плащу. На девушку он старался не смотреть. – Смерть наступила…

Он закрыл глаза, пытаясь определить степень разложения плоти.

– Когда она была помещена в стазис?

– В три двадцать пополудни.

– В таком случае смерть наступила в период между двумя тридцатью и тремя часами ночи.

– Вы… уверены?

– Он лучший, – Земляной создал несколько светляков, которые расставил на том же столе. – И если говорит, то так оно и есть. Но я вам еще пару артефактов оставлю. Тело не выдавайте, понадобится для повторной экспертизы.

Он размял пальцы, и Глеб услышал неприятный хруст суставов.

– Смерть наступила в результате острой кровопотери при повреждении… – он пробежался пальцами по телу, – бедренной артерии.

Интересный выбор.

Горло перерезать куда проще, и смерть наступила бы быстрее. А если он, кто бы он ни был, не желал быстрой смерти, можно было выбрать куда более мучительный для жертвы вариант. Глеб нашел место разреза, который на первый взгляд ничем не отличался от иных, что покрывали тело девушки плотной вязью узора.

– Начал он отсюда, – Глеб провел по тонкой линии, на которой спеклась красная корочка. – Видите, короткий. Он пробовал остроту клинка. Или кожу? Второе скорее. Каждый человек индивидуален. У кого-то кожа мягче, у кого-то плотнее, у кого-то тянется.

Кожа Адель, которая по паспорту являлась Антониной, не была идеальна. Глеб заметил над губой маленький шрамик, а на щеке – следы от прыща. Наверняка он весьма нервировал девушку.

Слегка расширенные поры. И наметившаяся складочка под подбородком. Знала ли она о ней? Тот, кто ее убил, знал. Он подчеркнул эту складочку аккуратной линией разреза.

– Он убирал кровь, – Глеб понял, что его беспокоило. – Он вытирал. И даже позволял ранам затянуться… смотрите. Аль…

– Тут я. – Из кофра появилась массивная лупа на ручке.

– Видите? Началось заживление. И не то, которое возможно за пару часов. Когда ее видели в последний раз?

– В восемь. Она ушла из трактира, сказав, что обещала помочь подруге.

– С восьми до трех? Нет, видите, по краям рана уже схватилась… такое возможно, если применять силу.

Сказанное слово повисло в тишине. Разве что в бочке с огурцами что-то булькнуло.