по телефону, оформлять задержание фигурантки и ждать в управлении, пока приедет дежурный следователь для ее допроса. Макар находился с ним до конца — помочь в процессуальных делах, естественно, не мог, но терпел стоически.

Домой они вернулись лишь в четвертом часу утра. Почти одновременно с ними на патрульной машине прибыл из далекой Шатуры и полковник Гущин.

По тихому Бельскому озеру вдоль безлюдных берегов в темноте скользила лодка. Адам греб на веслах. К заводи он не повернул — поднялся в лодке в полный рост, увидев зажегшийся на первом этаже особняка свет, синие сполохи полицейской мигалки патрульной машины. Он пристально вглядывался в дом соседей — в глухой предрассветный час там, оказывается, не спали. И маленькая девочка Лидочка не могла его встретить, снова доверчиво открыв для него окно ванной комнаты на первом этаже.

Впусти меня…

Нет, не как в гребаной вампирской саге… У Адама на эту майскую ночь имелись совсем иные планы. Однако реализовать их сейчас было невозможно. Взрослые в доме не спали. И Адам… принц Жаба не желал рисковать.

Стоя в лодке, он плавно развернул ее кормой к заводи и поплыл прочь — мимо леса, мимо тропинки в чаще, что вела к его собственному дому с медной крышей, мимо их причала, где он привязывал лодку. Адам опустился на скамью, уселся поудобнее, взял оба весла и сильными гребками погнал лодку в направлении восточного залива.

В заливе, как когда-то совершенно верно вспомнил Клавдий Мамонтов, располагались маленькие острова, заросшие камышом. Когда на Бельском озере появлялись дикие утки, они гнездились на островах, пестуя птенцов.

Адам доплыл до островка, сплошь заросшего камышом и кустарником. Он причалил к топкому берегу и выскочил из лодки. Набросил на кусты веревку. Со дна лодки он достал две канистры с бензином и направился в самый центр островка, продираясь сквозь сплошной колючий кустарник.

Он очутился на небольшой утоптанной поляне, которую сам расчистил с помощью секатора от сухих камышей. Их он сложил кучей в центре поляны, набросал смолистых сосновых веток, что нарубил в лесу на берегу, обложил все валежником, который набрал специально и привез сюда на своей лодке.

Получилось некое подобие кострища.

Наверху возлежал скелет.

Адам спрятал канистры с горючим в кустах — еще не время поливать здесь все бензином…

Он смотрел на скелет.

Вспомнил, как маленькая девочка в розовой пижаме, покорившая его сердце своей детской улыбкой, непосредственностью, добротой и готовностью дружить с ним — без всяких оговорок и ограничений… как она сказала на ломаном русском: Делать ей смерть! Отрубить ей голову, как в сказка!

Адам схватил за ноги скелет и сдернул его с кострища.

Затем нагнулся и достал из кустов небольшой, но увесистый ломик с плоским концом, заточенным как лезвие. Он привычно взвесил лом в руке — тяжелый металлический предмет… Перехватил его, как воин свой дротик, и с силой всадил в шею скелета. Послышался треск…

Адам нажал сильнее, вгоняя заточенный конец в шейные позвонки, отчленяя череп.

Тот откатился в сторону.

Адам сгреб обезглавленный скелет в охапку и швырнул назад на кострище.

Отыскал на земле палку. Вонзил ее в кучу сухого камыша и водрузил на нее череп.

Гори, ведьма, гори…

Не мать ты мне, хуже злой мачехи…

Он ощутил, как на глаза его навернулись слезы. Он вспомнил, как она… мать — не мать… Ева… глядела на него сегодня дома, когда они случайно столкнулись на лестнице — Адам заходил к умирающему отчиму, а она… отказавшаяся от него и возненавидевшая его, стерегла его словно лютый хищник…

Он вытер слезы.

Не дождется она от него слез… Прошло время, когда он плакал и рыдал тайком из-за ее слов…

А ведь прежде все было вроде у них иначе. Или ему казалось по малолетству, по глупости, когда он так славно и беззаботно жил с бабкой в Москве и она… мать — не мать… Ева изредка звонила ему, спросить, как его успехи в школе…

Можно ли считать их прошлую жизнь, их прежнее общение нормой?

Наверное, да… Так ведь многие живут…

А потом вдруг как затмение нашло…

Череп, водруженный на палку, словно изучал его темными провалами глаз. Словно чего-то ждал…

Обезглавленный скелет покоился на своем погребальном костре. Потому что куча камыша представлялась Адаму в его воображении именно погребальным костром, как в легендах о героях и чудовищах, неким последним рубежом из сказок темных времен…

Для казни и погребения все было готово.

Но он не хотел совершать казнь в одиночку. Ведь даже если мы кого-то сильно ненавидим, если желаем кого-то уничтожить за боль, причиненную нам так бессердечно и беспричинно, мы все равно жаждем понимания…

И любви…

Даже в роли палача нам хочется, чтобы кто-то смотрел на нас с добротой и любовью. Полностью поддерживая, защищая от бед и невзгод.

Та малявка из дома на озере, где кого-то отравили ядом… где когда-то бушевали страсти и правила бал свой смерть… Маленькая полуиностранка, наследница, дочь семьи, где убивали, не сожалея о своих поступках…

То, что этот маленький ребенок… девочка Лидочка, обремененная страшным семейным наследством, приняла его в его тотальном одиночестве и подружилась с ним, сразу стало для Адама чем-то очень важным. Очень ценным. Они ведь с ней были одной крови… Одного поля ягоды… В их семьях все шло наперекосяк, не так, как у других…

Адам хотел, чтобы девочка присутствовала на казни.

Чтобы она сама увидела все своими глазами. Пусть и в столь малом возрасте.

Чтобы она и впредь, когда станет старше, оставалась целиком на его стороне и никогда не осуждала бы его, слыша от взрослых их собственные версии событий, их личные лживые басни…

Чтобы она не отворачивалась от него, даже если весь мир следом за безумной матерью от него отвернется.

Глава 32

Секта

Домашний отдых полковника Гущина, Клавдия Мамонтова и Макара длился недолго — с раннего утра они уже находились в бронницкой полиции, куда доставили не только Дарью Лаврентьеву, но и Костяна Крымского из далекой Шатуры.

Полковник Гущин в арендованном кабинете внимательно прочел протокол допроса Дарьи следователем и снял очки.

— Нам надо определиться, что у нас в сухом остатке. Три убийства… Два фигуранта задержаны, третьего подозреваемого — сына Лаврентьевой — я выпустил из-под стражи, хотя теперь его благоверная изменила свои первоначальные показания по поводу его алиби. Да и сам он показания поменял. Я вас хочу послушать, какие у вас соображения? — Он оглядел