И все же сдаваться Борис Леонидович не хотел. «Нет, не всееще потеряно, – твердил он как заклинание. – Многое, но не все. Надодействовать, срочно действовать. Ведь у меня в руках еще много…»

Неожиданно все поплыло у него перед глазами и Наумкинупоказалось, что он умирает. У него едва хватило сил набрать номер «скорой», ита приехала на удивление быстро. В реанимацию областной больницы БорисаЛеонидовича доставили в тяжелом состоянии с диагнозом «инсульт».

* * *

Как же могло случиться, что затюканный жизнью питерскийинтеллигент, а впоследствии рядовой служащий провинциального музея, внезапнопоймал свою синюю птицу и стал обладателем поистине несметного богатства? Всеэто произошло совершенно случайно, хотя сам Борис Леонидович Наумкин был уверен– это задолжавшая ему злодейка-судьба расплатилась по счетам.

Судьба Наумкина действительно была незавидной.

Имея хорошее искусствоведческое образование, БорисЛеонидович долгое время работал старшим научным сотрудником в одном изленинградских музеев. Жизнь он вел не слишком бурную, но вполне достойную, покане случились лихие девяностые годы. Испугавшись хаоса, путчей и безработицы, онсдуру сбежал из Питера в провинцию. Местом своей новой дислокации по неведомымему самому причинам Наумкин выбрал небольшой районный центр Ордынск. Здесь оннадеялся укрыться от злых перемен, но надежды его не оправдались. Хандранавалилась сразу и захлестнула его с головой. Нудная, однообразная работа вобластном музее искусств, где он слыл за столичного корифея, тоска по друзьям,по суете большого города. Опять же – одиночество. Наумкин пугал местных женщинсвоим интеллектом, а также неведомым в здешних местах стремлением читать стихии приносить кофе в постель. При этом раздражал дам отсутствием элементарныхнавыков работы по дому. Однажды, после ночи любви, на игривый вопрос: «Что быты еще хотела, милая?» – Борис Леонидович услышал: «Почини унитаз, а топротекает». После этого он твердо решил покончить с беспорядочным сексом и сголовой уйти в науку.

Но и этого у него не получилось – вялая и тягучаяпровинциальная атмосфера расслабляла, не давая сосредоточиться. И вскореНаумкин, не обладавший особой силой воли, увяз в ней по уши. Правда, пару раз егоодолевали порывы вернуться в Питер, но увы – деньги за проданную столичнуюквартиру давно уже рассеялись как дым. И тогда Борис Леонидович неожиданно длясебя и окружающих вместо науки с головой ушел в пьянство. Пил он таксамозабвенно, что дирекция местного музея даже пригрозила увольнением, хотявообще-то работником он был толковым. Испугавшись, что так и действительнонедолго скатиться на самое дно, Наумкин попытался взять себя в руки: стал поутрам делать зарядку, вечерами бегал в парке, на ночь читал классиков и пилкефир. Однако усилий его хватило ровно на неделю, а потом он снова загрустил ивпал в депрессию.

Тогда за дело взялся лично директор музея искусств ИванНикодимович Пыреев. До того как возглавить музей, Иван Никодимович болеетридцати лет проработал на железной дороге, поэтому точно знал, что лучшеелекарство от депрессии – долгая изнурительная работа, и чем изнурительнее, темлучше. Будь его воля, Пыреев с удовольствием отправил бы Наумкина разгружатьвагоны с углем или картошкой. Но к интеллигенции, как известно, подход нуженособый. Немного подумав, Иван Никодимович решил задействовать в делеперевоспитания Наумкина неиспользованные резервы подчиненного ему музея, исвалил на того всю работу, до которой у других членов малочисленного музейногоколлектива месяцами и годами не доходили руки.

Так и получилось, что Наумкину выпала горькая доля разобратьдва огромнейших и бестолковых архива. Один из них принадлежал дворянской семьеБатуриных, усадьба которых чудом уцелела в огне революций и войн и долгое времяявлялась местной достопримечательностью. Однако в начале двадцать первого векаее чуть было не погубила неисправная электропроводка, а огонь и усилия пожарныхедва не превратили памятник архитектуры в груду развалин. На реставрацию требовалосьгода три-четыре, поэтому благополучно уцелевший во время пожара архив передалина это время музею. Здесь архив решили систематизировать, но для этого нужныбыли дополнительные средства. Началась длительная переписка с вышестоящимиинстанциями, но в результате специальных денег для научного исследованиягосударство так и не выделило, сказали – баловство.

Другой архив на двух грузовиках доставила в музей вдоваизвестного в прошлом художника. Художник был из местных и завещал большую частьсвоих гигантских полотен родному городу. Куда поместить все это богатство, былосовершенно непонятно – музей размещался в стареньком двухэтажном купеческомособнячке, и многие картины попросту не пролезали в дверные проемы. Если же ихвсе таки удавалось втащить, то каждая из них занимала целую стену. «У нас тутне Лувр! И не Метрополитен, в смысле американского музея!» – кричал разъяренныйИван Никодимович, поражая сотрудников познаниями явно не из областижелезнодорожного дела. Однако настырная вдова закатывала такие истерики, чтодаже Пыреев в конце концов сдался. Тогда находчивый директор придумал оченьэлегантный выход из положения: большую часть полотен под видом передвижнойвыставки «Наш край» он отправил на вечное поселение в новое здание областнойадминистрации, а остальные использовал как художественно-декоративныеперегородки в залах музея.

Но если с художественным наследием, наконец, кое-какразобрались, то что делать с гигантским личным архивом художника, было совершеннонепонятно. В нем находились не только многочисленные эскизы, наброски,дневники, но также необъятная переписка художника с женой. По-хорошему, нужнобыло бы отправить всю эту макулатуру в утиль, но вдова так вопила, требуяиздать «бесценные документы эпохи» многотомным собранием, что ни у кого нехватило духу с ней связываться.

Именно эти два архива директор музея и свалил в итоге наплечи Наумкина, преследуя благородные воспитательные цели. Большого энтузиазматакая работа у Бориса Леонидовича не вызывала, но будучи человекомисполнительным, он покорно взялся за дело. Сам он называл это разгребаниемзавалов, и разгребать он начал, естественно, с архива из усадьбы.

Тогда и началась вся эта история…

* * *

«Милая моя Лиззи! Прошла еще одна неделя лечения моегоздесь, на теплых итальянских курортах. Местные врачи советуют много купаться, ия большую часть времени провожу на пляже. Я много гуляю вдоль берега моря исобираю для тебя, моя милая, красивые камешки и раковины. А еще срываю изасушиваю между книжных страниц всякие красивые цветочки и растения для твоегогербария, который тебе велела собирать мадам Реналь. Только вот их названий яне знаю, приходится расспрашивать местных жителей, которые, правда, дают лишьих итальянские имена. Особенно красивые я пытаюсь рисовать в блокноте, делаюнаброски карандашом. Обязательно пришлю тебе несколько – посмотришь или вклеишьв свой альбом на память…»

Наумкин снял очки и стал тереть уставшие глаза. Уже двенедели, не разгибая спины, он разбирал семейный архив Батуриных. Род Батуриныхиздавна гнездился в этих местах, исправно поставляя государю гвардейцев ивысокопоставленных чиновников, а высшему свету – завидных невест.