пароли.

Тем временем, проводившие процедуры качки, озадаченно чесали в затылках, поглядывая, то на обмякшего в ремнях пациента, то на стену, за которой находилось начальство.

– Можете быть свободны, – произнес в микрофон один из контрразведчиков и качки стали быстро собирать оборудование.

Через пару минут они ушли и контрразведчик в синем костюме, тот, который все время поправлял тесный ворот, повернулся к Гилберту с Шапсом и сказал:

– Короче, где подписать нужно?

– Но у нас только чистый бланк, сэр. Писать без вас историю мы не имеем право.

– Забей. Давай сюда бланк, мы распишемся и пойдем. Парень оказался обыкновенным, никакой физической иллюзии. Так что просто подпишем чистый бланк. Ты как, Румель?

– Я не возражаю, – пожал плечами коллега и зевнул, прикрыв рот ладонью. – Его сейчас куда?

– В криминальную тюрьму, ту что в соседнем крыле. Нам этот парень ни к чему, пусть теперь полиция с ним разбирается, откуда и куда он путь держал, когда они его сцапали.

– А вот это правильно, – согласился напарник и зевнул снова.

– Ты чего раззевался? – спросил коллега, подписывая пустой бланк отчета.

– Суперпозиция лун…

– На тебя они так влияют?

– Они на всех влияют.

– Ну, не скажи, мне по барабану. Давай, ставь свою закорючку.

Напарник расписался, а тот, что в синем костюме, оценил ее и покачал головой.

– И правда закорючка, Румель. Ну ладно, тут не чистописание. Все, братцы, мы отваливаем, а вы дописывайте акт и чтобы не меньше полстраницы было.

– А чего туда писать полстраницы, сэр, если все так быстро случилось и никакого криминала нет? – поинтересовался Шапс, но Гилберт ткнул его в бок.

– Сделаем, как сказано, сэр, можете не сомневаться, – заверил он контрразведчиков и они с Шапсомом встали, когда те выходили из комнаты.

Когда дверь за «старшими коллегами» закрылась, Шапс перевел дух и снова опустился на стул.

– Чего расселся? Давай, начинай заполнять акты.

– Вы же сказали сами заполните…

– Когда это я говорил?

– Вы сказали этим, – Шапс кивнул на дверь, – что сделаем как надо.

– Не как надо, а «как сказано», придурок! Встать и вперед – марш, на работу! – закричал Гилберт, больно пнув подчиненного в голень.

– Ой! Да вы с ума сошли! – воскликнул тот вскакивал и прихрамывая поспешил к выходу.

– Совсем оборзел, – прошипел Гилберт, подхватывая лежавшие на столе бланки.

– Вы, босс, совсем с катушек съехали! Мне теперь больно ходить! – стал жаловаться Шапс, когда начальник появился в коридоре.

– Только через боль, таких так ты дураков, нужно ставить на место для их же благополучия.

– Что за бред? Вы покалечили меня для моего же благополучия?

– Разумеется. И не покалечил, а дал стимул к концентрации внимания. Твой синяк скоро пройдет, а на должности ты все же останешься.

– Я не понял…

– Не понял – слушай. Никогда не перечь «старшим коллегам», никогда не задавай им вопросов. Никаких. Ибо, любой их чих в нашу сторону тут же попадает на сервер отдела кадров. И там начинают ставить метки.

– Какие метки?

– Предупредительные. Когда их набирается… неизвестно какое количество, это зависит от настроения начальника отдела кадров, ты слетаешь с места.

– Вы это серьезно? – уточнил Шапс, почти перестав хромать.

– Нет, я с тобой шутки шучу, ведь это так весело, правда?

Какое-то время они шли молча и лишь на повороте к их рабочему боксу, Шапс спросил:

– Но чем мы будем заполнять эти акты, если там весь процесс умещается в три слова?

– А ничем. Запишем эти три слова и все.

– Но вы же сказали…

– Повторяю, не перечь «старшим коллегам», а потом делай что хочешь. Когда они потом увидят эти полупустые акты за собственной подписью, они про нас и не вспомнят, потому что к тому времени подпишут еще сотню пустых бланков.

– Но вы же сказали – отдел кадров…

– Стукануть в отдел кадров о несоответствии должности такого-то сотрудника они могут лишь сгоряча, на свежей злобе. А спустя время, нам уже ничего не грозит. Теперь понял?

– Теперь понял. Спасибо за науку, сэр.

– Обращайтесь.

В этот момент запиликал компаунд Гилберта и сдернув его с крепления на кармане, он ответил:

– Начальник подотдела разработки Гилберт, слушаю…

– Сэр, мы из крыла «Б» прибыли забрать вашего арестанта, а он в полной прострации. Даже встать не может и валится со стула.

– А от меня вы чего хотите?

– Но он же к вам прикреплен – приведите его в порядок, а то мы его забирать отказываемся. Дрыгнет по дороге, а нам потом отписывайся.

Гилберт сделал паузу и взглянув на Шапса, выразительно покачал головой.

Потом продолжил разговор:

– Вызывайте медслужбу своего блока, пусть они его сразу доставят на больничку и с вас взятки гладки.

– А! Точно! Спасибо, сэр!

– Обращайтесь.

46

Головин открыл глаза и в первые мгновения не понял, где находится. Высокий потолок с подслеповатыми панелями освещения, стены светло-сиреневого колера, а дальше… кровати второго яруса.

Повернуть Голову пока было тяжело и он стал прислушиваться.

Да, это были голоса. Сразу несколько. Они, то звучали отдельно, то сливались в один поток, как шум от машин на оживленной улице.

Голоса были мужские.

Головин пошевелил пальцами ног и не почувствовал привычной тесноты своих дорогих мокасин. Они были удобны, но сидели точно по ноге – ни четверти дюйма лишнего пространства. А теперь пальцы его ног ощущали слишком много свободы.

И еще этот запах. Как будто кто-то подогревал найденные в подворотне засаленные тряпки.

Пару раз, еще до поступления в навигаторскую школу, ему приходилось видеть, как живут бездомные. И тряпье под мостом пахло так же, как сейчас и сам Головин.

«Неужели я под мостом? Но почему не помню, как попал сюда?» – подумал он, однако тут же сообразил, что под мостом не может быть потолка с осветительными панелями и двухъярусных кроватей.

Вторые ярусы он сейчас видел, но пока не видел первых.

Головин закрыл глаза и стал мысленно концентрироваться на руках и ногах. Чтобы лучше соответствовать создавшейся ситуации он должен был набраться сил.

Но что он уже знал об этой ситуации, несмотря на то, что пока не мог даже повернуть голову?

Опираясь на кубитное восприятие он уже видел обитателей этого узилища – их было восемь. А двухъярусных кроватей стояло шесть, стало быть помещение рассчитано на двенадцать человек.

Из восьми сидельцев выделялись двое: седоватый мужчина высокого роста в зеленой футболке и синих морских штанах, и парень с голым торсом, разрисованный светодиодными татуировками.

Остальные казались просто массой, лишенной собственной воли. Они лишь исполняли то, что приказывали эти двое.

«Тюрьма», –