– Неважно, – сказал Бейбарсов сдосадой, отсекая все попытки прорваться в свое внутреннее пространство. –Ну так что мой поцелуй? Уж не считаешь ли ты, что я забыл о нем?

Таня замешкалась. На языке у нее уже вертелось«нет», почти готовое сорваться, вполне такое созревшее, уверенное и крепенькое«нет», но она не успела его произнести. Бейбарсов коснулся своими губами еегуб, и ее словно потащило в водоворот. Она не понимала, летит ли она вверх иливниз, к звездам, сверлящим ее холодными глазами, или в бездну. Все продолжалосьодно мгновение. Таня поняла только, что это было хотя и заманчивое, но темное,пугающее и несозидательное чувство. Чувство, которого жаждали лишь темныестороны ее души. А раз так – стоило прижечь его, пока оно не пустило корней.Нельзя идти на поводу у тьмы, даже если эта тьма есть в тебе и ты чувствуешь еедыхание.

Ей вспомнился академик Сарданапал. Однажды онсказал, что у человека в этой жизни есть два пути, и в начале каждого из нихего поджидает проводник. Они ждут и смотрят, кому ты протянешь руку. И тогдацелую вечность не разомкнется это рукопожатие. Беда в том, что внешнепроводники похожи и спутать их очень-очень легко.

Сильно толкнув Бейбарсова в грудь, онавырвалась.

– Это был омерзительный поцелуй! –сказала она.

Бейбарсов слегка поклонился. Теперь в еговзгляде была откровенная насмешка.

– Емкая характеристика! Сдается мне, ты итвои губы разошлись во мнениях. Как бы там ни было, дискуссия закрыта. Пуппертвой. Через минуту он очнется и не будет ничего помнить. Так что сама решай,говорить ему или нет… – сказал Бейбарсов и стремительно начертил в воздухеруну.

Он перехватил трость за середину, быстропровернулся вокруг своей оси и исчез в серебристом сиянии телепортационнойвспышки.

«Да что же это такое? И опять последнее словоосталось за ним!» – подумала Таня с досадой. Только разве это так важно?

Таня присела на корточки рядом с Пуппером и сусилием перевернула Гурия на спину. На лицо Пуппера капал мелкий дождь. Онапротянула руку и осторожно вытерла со щеки Гурия песок.

Пуппер открыл глаза.

– Это уже Валгалла? – спросил онотрешенно.

– Валгалла?

– Ну да. Я умер и попал на небо. Вобиталище душ воинов, павших в бою; в мир любви и пиров. В мир, где тывсегда со мной, – сказал Пуппер.

– Нет, это еще не Валгалла. Это всеголишь Магфорд! – грустно сказала Таня.

Пуппер скосил глаза на трибуны и вздохнул.

– Да, я это уже осозналь, – сказалон с печалью и надолго замолчал, продолжая лежать и смотреть на нее.

Дождь усиливался. Струи затекали Тане зашиворот.

– Таня, я зналь, мы никогда не будильвместе в этот мир. Я завидую зелений и синий зависть тот, кто свяжет с тобойсвой судьба! – негромко сказал Пуппер.

– Белой завистью? – поправила Таня,с любопытством наблюдая, как Гурий глотает затекающие ему в рот дождевые капли.

– Да, белый зависть.

– Почему ты так в этом уверен? Жизньдлинная, – сказала Таня, желая слегка утешить Пуппера, но отлично понимая,что он прав.

– Я быль у гадалки, которая никогда неошибалься. Она гадаль на олений лопатка, на магический кристалл, на кофейныйгущ. И все они говориль, что наши дороги разойтись. Я и сам это зналь. Я нехотеть обманываль себя. Но, возможно, в следующем мире? Кто знает?

– Кто знает? – согласилась с нимТаня, ловя себя на мысли, что никогда не смогла бы быть рядом с Пуппером. И непотому, что Гурий плох, занудлив или слишком совершенен, а потому, что онслишком хочет быть несчастным, страдать и носиться со своими душевнымиболячками. А раз так, то мешать ему глупо. Это заведомо игра в одни ворота.

Если рыба очень захочет утонуть – она утонет.Если человеку хочется изобрести себе несчастную неразделенную любовь, он изобрететее, даже если на руках у него будут все без исключения козыри.

Нет, Гурик! Срок годности твоей любвиокончательно истек. Любовь просрочена и восстановлению не подлежит.

Тепло попрощавшись с дежурно мучившимсяГурием, который помог ей донести контрабас, Таня сразу забыла о нем. Привычнымшироким шагом переступив порог, она поднялась к себе. Вот и ее комната – перваяв жизни комната, которую не надо ни с кем делить. Правда, так будетпродолжаться недолго. Магфорд не то место, куда стоит стремиться. Человек можетестественно развиваться, мыслить и самосовершенствоваться лишь в родственнойему среде, во всех же остальных случаях он будет либо ловко приспособившейсяобезьяной, которой все равно что передразнивать, либо глубоко несчастнымсуществом с занозой ностальгии в сердце.

Все это Таня ощущала, не выражая словами, неподводя логической базы, не возводя между мыслью и поступком словесных препон,но сразу безошибочно зная вывод. Нет, ей надо возвращаться на Буян. И нужноопределяться, как жить дальше. В конце концов, магспирантура Тибидохса – этолишь передышка, короткая отсрочка перед прыжком во взрослую – окончательно ужевзрослую – жизнь.

Таня давно заметила, что, когда находится внестабильном состоянии духа, сразу начинает протирать свой контрабас.Разумеется, контрабас от этого только выигрывал, хотя Феофил Гроттер и ворчалпорой, что чем портить инструмент, возя по нему тряпкой, лучше бы Танянаучилась играть.

– Ну сыграй хотя бы простенький прелюд!Хотя бы ноту «до» возьми! Стыдно иметь фамилию Гроттер и не играть ни на одноммузыкальном инструменте! – говорил он.

– Дед, ты зануда!

– И ты говоришь это старому человеку,который не дожил до твоего рождения! Куда катится человечество! – ужасалсяФеофил. – В свое время, чтобы поговорить со своим отцом, мне приходилосьзаписываться к нему на прием.

– Он был такой важный бюрократ?

– Отнюдь нет. Он был кабинетный ученый,известный своими трудами по усовершенствованной очинке гусиных перьев. Но онумел правильно построить свою семью. Впоследствии я попытался повторить это сосвоим сыном, но твой отец Леопольд отличался просто кошмарнойсамостоятельностью. Это было хорошо для него, но крайне утомительно дляокружающих.