Внезапно Таня перестала протирать инструмент ивтянула носом воздух. Что-то встревожило ее. Она огляделась. Футляр, мирнолежащий на покрывале, был окутан золотым облаком. Она откинула накалившуюсякрышку. Так вот что это был за запах – запах разогревшейся драконьей кожи.Внутри футляра золотистое свечение было еще ярче, еще напористее. Карманнетерпеливо пульсировал светом. То, что было внутри, требовало не медлить ивзять его. Именно это Таня и сделала. Она поняла, что у нее осталось совсеммало времени, чтобы произнести имя. Три-четыре дня, а возможно, и меньше, илиона никогда не узнает настоящей любви.

И от того, чье имя она произнесет, будетзависеть вся ее жизнь. Пуппер? Ванька? Ург, которого она никогда не увидит?Бейбарсов?

Внезапно она испытала сильное желание увидетьВаньку Валялкина – обычного и надежного Ваньку, который один всегда и во всехситуациях оставался собой. Увидеть независимо от локона – просто потому, чторядом с Ванькой ей всегда было надежнее всего.

Она попыталась связаться с ним по зудильнику,но на поцарапанном блюде высвечивался лишь кусок потолка с люстрой. Таня ужехотела разъединиться, когда на экране возникла физиономия Жоры Жикина. Наволосах у Жикина была сеточка. В правой руке какая-то мазюкалка, которой онмаскировал вскочивший над бровью угорь.

– Чего ты тут зудишь? Я оглох! –капризно сказал Жора.

– Позови Ваньку!

Жикин, кривляясь, поднес руку ко лбу.

– Слушаюсь, ваше сиятельство! Мчуся уже!Разрешите лететь?

– Его что, в номере нет? Зачем ты вообщеберешь его зудильник?

– Не переношу громких звуков. Особеннокогда звонят не мне, – сказал Жикин и отсоединился.

Таня накинула плащ, заколола еще не просохшиеволосы и выскользнула из комнаты. Прикованный в коридоре оборотень дружелюбнозазвенел цепью и заявил, что его скоро освободят, потому что шерсть на носупочти пропала.

– Когда я совсем выздоровлю, поиграем вКрасную Шапочку? – предложил он, пуская клейкие пузыристые слюни.

– Обязательно, – сказала Таня, чтобы

не расстраивать больного.

Дождь все моросил. Привязчивый, противный. Кажется,он имел намерение зарядить на весь следующий день.

Вскоре Таня была в главном общежитском корпусеМагфорда. Впервые. И нельзя сказать, чтобы он ее впечатлил. Все было оченьчисто, очень функционально, очень просторно и… как-то совсем никак. Для пятизвездочногоотеля это было бы в самый раз, а вот от школы волшебства смутно хотелосьчего-то большего.

Впрочем, ожидания тем и интересны, что примерникогда не сходится с ответом.

В поисках комнаты, где жил Ванька, Таняобратилась к сидящему за конторкой эльфу. Эльф ничего не ответил, продолжаямеланхолично жевать. Таня задала вопрос повторно. Эльф сердито посмотрел на нееи на мгновение приоткрыл рот. Таня заметила в зубах у него носок. Поняв, что унего стирка, Таня не стала ему мешать.

Надеясь встретить кого-нибудь знакомого, онастала подниматься по лестнице. Пролета через два она услышала шум, пошла наголоса и увидела небольшую толпу, человек в восемь-десять. Оглядываясь набелеющие в полумраке лица, Таня потянулась было к двери, но кто-то энергично оттащилее за локоть.

– Спокуха, это я!.. Не ходи туда! Сюдаходи! – услышала она голос Гробыни.

– Привет! Почему не ходи?

– Пипенция наша буянит! – сказалаГробыня.

– А я не слышу.

– Сейчас все услышишь. Ложись! –распорядилась Склепова.

В комнате завизжали. Что-то разбилось. В двериобразовалась дыра размером с кулак. Над

их головами пронесся тяжелый бронзовый карниздля штор и, ударившись о стену, отрикошетил дальше по коридору.

– Ну Пипа! Смотри, сколько утешальщиковсобралось, а ни один не сунется, – сказала Таня.

– Уф! Кажется, затишье! Все-такиинтуитивная магия великая вещь! Накапливается, накапливается – а потом –бац! – и спасайся кто может! Как, никто не смог? Ну, япредупреждала! – заметила Гробыня.

– А из-за чего она бушует?

– Пуппер на нее внимания не обращает. Ну,это она и раньше знала и смирилась. А сегодня Бульона вроде с кем-то в окновидела. Шел с какой-то девицей по парку. Вот это был перебор. Последняя капляцианида ухлопала низколетящего мамонта, – сказала Склепова.

Пипа вновь зарыдала. Народ в коридорепредусмотрительно залег. На этот раз новых дыр в двери не появилось, зато стенасодрогнулась так, что вместе с ней, казалось, покачнулся весь Магфорд.

– О, уже кроватки полетели! То ли ещебудет! – удовлетворенно сказала Склепова и на четвереньках быстро забежалав комнату.

Таня последовала за ней. В комнате царилжуткий хаос. Похоже было, что в ней только что резвились циклопы.

Увидев их, Пипа хотела было еще развзвизгнуть, но смилостивилась и лишь уткнулась головой в подушку.

– Природа несправедлива к некрасивымженщинам. Некрасивый мужчина может быть талантлив как Лермонтов или напористкак Наполеон – и позволит себе все. Некрасивая же женщина не имеет никакихшансов, – с надрывом заявила Пипа.

Учитывая свойство подушки скрадывать звуки,фразу пришлось повторять дважды. Последние слова прожгли подушку насквозь.Запахло паленым пером. Утешители в коридоре, поднявшиеся было, вновь на всякийслучай залегли.

– Жуть как трагично. А кто у наснекрасивый-то? – спросила Склепова.

– Я. Некрасивая толстая дууу-ура! –сказала Пипа.

Потолок дал длинную трещину.

– Насчет толстая – не толстая и дура – недура – это ты уже с доктором говори. Здесь я не специалист. А про некрасивая –тут сильно не парься. У тебя главное есть – шарм! – лениво сказалаСклепова.

– Шарм? А чего тогда Бульонов потащился сэтой? – крикнула Пипа.

– С этой – это с кем? – спросилаГробыня.

– Не знаю с кем. Но я видела собственнымиглазами!

– Вот это и плохо. Они-то как раз и врутчаще всего.

– Погоди, а эта девица, с которой былБульонов?.. Как она выглядела? – спросила Таня с недоверием.

Если Бульонов, по ее мнению, и воплощалкакое-то качество, то это качество было – патологическая верность.

– Симпатичная. Волосы светлые, длинные.

– А лицо?