После ухода Энжи прошло уже три часа, а Стас по-прежнему сидел над скриптами, не сделав ничего. Ни-че-го. Драгоценное время утекало. Он всю неделю сбегал от Ангелины, работая по ночам. Несколько часов сна – и снова работа. Иначе никак. Лучше соврать Роме, что просто успел много сделать, чем все завалить. Особенно теперь, когда от этой игры многое зависит.

Стас вздохнул, массируя пальцами переносицу. От Энжи тоже многое в его жизни зависит, а он вот так… выгнал ее за дверь. Но этот чертов парень, который вечно написывает ЕГО Энжи, сводит с ума. Будто Стасу не удавалось подсмотреть его сообщения раньше. Встретимся, встретимся, встретимся… Что за издевательство? «Парень с зонтиком»? С красным? Соломинцев со всей силы шибанул кулаком по столу. Стеклянная кружка жалобно звякнула, подпрыгивая.

Отлично, пусть Энжи немного проветрится. Подумает. Сейчас слишком уж злится. А в воскресенье они поговорят – обо всем. И о том, с кем Стас сегодня встречался, и о парне с зонтиком… и удалят, наконец, этого чертова Саймона.

Остаток пятницы и всю субботу меня трясло. Катюша прибежать не могла, уехала к родителям, так что я доставала ее слезливыми сообщениями и бесконечными раздумьями. К вечеру немного отпустило – я даже выбралась из комнаты, чтобы поужинать с родными.

Дед весь ужин внимательно ко мне присматривался. Без сомнений, они с бабулей заметили и красные опухшие глаза, и немытые волосы, собранные в неряшливый пучок, и искусанные губы. Я рыдала долго и с наслаждением, обижаясь на «гада Соломинцева», пока не пришла к выводу, что виновата все-таки сама. От этого стало еще хуже. Тошно и больно.

Я действительно взревновала Стаса на пустом месте. Но обидней другое. Саймон. Человек-инкогнито, который пообещал назвать свое настоящее имя, только если я с ним встречусь. Я не знаю его рост, город, возраст – ничего. Но главное, я питаю к нему какие-то нежные, ностальгические чувства, хотя сама понятия не имею, он ли это был. Тогда, в начале лета. «Парень с зонтом».

Может, лучше просто удалить его? Порадовать Стаса, помириться, извиниться? Или сначала в последний раз написать Саймону?

– Милая, на тебя лица нет. Порядочной девушке не пристало ходить в подобном виде. Есть как птичке можно, это полезно, но доводить себя до такого… – проворчала наконец бабуля. Мы едва прикончили главное блюдо, к которому я практически не притронулась, и теперь бабушка разливала чай. – Еще немного, и будешь похожа на старуху.

– Влада, не ворчи, – усмехнулся дед. – У девочки романтика и душевные терзания. Не мешай ей. К тому же ее молодец умом не всегда блещет.

– Что? Стас умный, ты сам говорил, – возмутилась я, безбожно краснея.

– И ты не ворчи. – Деда переспорить было невозможно. – Отец тебе сегодня звонил уже?

– Нет.

Не только папа не звонил, но даже мама, которая считала своим долгом обязательно проверить меня раз в день. А еще они уже три недели не приезжали из Сочи. Жаль. Я бы хотела сейчас обнять мамочку и нажаловаться на Стаса. Вернее, уже на себя. А Стасу жаловаться некому…

– Допивай чай, поднимайся к себе и сразу же перезванивай отцу. У него для тебя новости! – Дед хитро блеснул глазами, бабуля покачала головой, но никак не прокомментировала его слова.

Ясное дело, после такого я и чай нормально попить не смогла. Новости? Для меня? Даже хандра ненадолго отступила – раз дедушка сам не передал, значит, эти новости важные. Я не представляла, что такого особенного может поведать отец. Но когда услышала его счастливый голос, поняла все.

– Пап… – пролепетала я, даже не поздоровавшись. – Пап, его поймали, да?

– Да, Ангелин, его нашли, – подтвердил отец.

И я разревелась: на этот раз не из-за переживаний насчет Стаса, а от радости – искренней, наполняющей до краев. Господи, спасибо! Этого козла нашли. А значит, теперь папа может продолжать работать так, как он хочет. Без штрафов, без санкций, без…

– Виталия уже привлекли к ответственности. Милая, все снова наше. Не фирма, конечно, но родная квартира, машина, замороженный счет. Абсолютно все.

Отец говорил так радостно и гордо, что у меня тоже защемило сердце. Не квартира была для меня главным, а родители. Папа умирал все время, пока мы жили здесь, – без возможности начать какое-либо дело, подвешенный с бесконечным судебным процессом. Знать, что они с мамой наконец-то счастливы – невероятное чувство, ни с чем не сравнимое.

– Дочь, ты слушаешь? Я тут сразу кое-куда позвонил…

– Да, папуль, слушаю, – всхлипнула я. – Куда?

– Квартира снова наша, машина опять твоя, – начал перечислять отец, – оставался только институт. Я поговорил с деканом и ректором. Декан замолвил за тебя словечко, и мы смогли договориться. Если готова взять у ребят лекции и учить по ним, послезавтра уже можно лететь обратно. Они помнят ремонт западного крыла и немного нам за это обязаны. Обещали подтасовать документы, но экзамены сдавать тебе самой. Никто ничем не поможет.

Зря я звонила ему стоя – голова закружилась окончательно, а ноги подкосились. Меня даже затошнило и едва не вывернуло на ковер. Вернуться домой, в родную квартиру, к мебели, покрывшейся за несколько месяцев пылью? В институт? Там, наверное, сейчас уже почти зима. Ноябрь, как-никак, к концу близится. Это здесь ливни, а там снег укрывает крыши домов.

– Ты подумай хорошенько, но максимум неделю, – продолжал отец. – Сама понимаешь, медлить некогда. Учить целый курс, это не шутки.

Кое-как восстанавливая дыхание, я проглотила слезы и ответила:

– Я понимаю, пап. Спасибо тебе большое. Вы с мамой у меня самые лучшие.

– Тоже люблю тебя, дочь, – правильно понял мои слова папа.

Вернуться домой и получить диплом. Сейчас. Все, зимой последняя сессия, потом выход на диплом, практика… я сглотнула. Но здесь есть работа на фирме, есть бабушка с дедом, есть… Стас. Я должна все решить. С Саймоном, со Стасом. Потому что теперь я уже не знаю, так ли хочу уехать.

Разговор 4