В двенадцать ночи я написала Стасу. Контакт показывал, что он «онлайн», но сообщение так и оставалось непрочитанным и неотвеченным. Прошел час, полтора… Соломинцев все так же оставался в сети и не видел моего послания с просьбой поговорить. Окончательно перенервничав, я написала ему еще раз, потом снова. В три часа ночи, окончательно изведясь, я отправила сообщение с извинениями, обещая обязательно кинуть Саймона в ЧС.

Когда Стас не прочитал даже его, я начала волноваться. Если бы обижался, то не стал бы игнорировать сообщение, в котором полностью принимаются все его условия, ведь так? А вдруг что-то случилось? Вдруг не только я тут ревела, но и он переживал? И сейчас просто физически не может подойти к компьютеру?

Итак, что сделает влюбленная девчонка, которая внезапно возомнила, что ее обожаемому и прекрасному стало плохо? Несмотря на дикий страх темноты, отсчитывая шаги матами и слезами, помчится к нему в три гребаных часа ночи. Будет трясти за плечо старушку-вахтершу, умоляя пропустить ее в подъезд. Заскочит на нужный этаж, напрочь забыв о лифте, и будет трезвонить в дверь, пока та, наконец, не откроется.

– Монстр мой, живой! Слава богу, живой! – взвизгнула я, когда дверь распахнулась и на пороге предстал Стас.

Не задумываясь, я кинулась ему на шею, но тут же меня осторожно отстранили. Я заметила черные круги вокруг глаз, грязные волосы и осунувшееся лицо Стаса. На нем была страшненькая рваная майка и трусы. Просто трусы.

– Стас, что-то случилось? – сообразила я. – Это же не из-за меня?

Если это из-за нашей ссоры… о нет!

– Ну здравствуй, принцесса-тиранша, – хрипло отозвался Соломинцев. – Думаю, из-за тебя. Извиняешься? Серьезно? Психанула, что игнорю тебя, нажаловалась, добилась своего, а теперь извиняешься?

Секундочку, о чем он? Я никому не жаловалась и ничего не добивалась. Максимум – поговорила с Саймоном, пыталась хоть что-то выяснить о нем, но выяснила лишь одно: если Стас потребует, «парня с зонтом» я удалю из контактов.

– Не глупи, кину я его в ЧС, – попыталась я успокоить его. – Нельзя так ревновать.

Соломинцев пристально смотрел на меня несколько секунд и вдруг рассмеялся. Согнулся, хватаясь за косяк, не в силах успокоиться. Это была настоящая истерика, в какое-то мгновение он даже икать начал. Я торопливо проскользнула в квартиру, чтобы принести стакан воды, но Стас отмахнулся, выбил его из моих рук. Удержать стакан не удалось, он упал на пол. Зазвенели осколки, вода расплескалась по всей прихожей. Посуда ведь бьется на счастье, правда?

– Ты… ты думаешь… я ревную… – выдавил Соломинцев между приступами смеха и икоты. – Не-ет. Это ты… своей ревностью мне жизнь… рушишь.

Я непонимающе посмотрела на него, Стас тоже соизволил поднять на меня лихорадочно горящий взгляд.

– Меня отстранили, – выплюнул он, внезапно перестав хохотать. – Дедуля твой. Позвонил несколько часов назад, наорал и отстранил. Даже по почте документ отправил, заранее составленный. О том, что игра вместе с командой переходит в юрисдикцию другой группы.

– Но я не виновата.

Меня колотило. Потрясения последних дней накладывались друг на друга, создавая гремучую смесь: новость от отца, страх, что Стасу стало плохо, наша прошлая ссора из-за ревности, а теперь еще и это? Нет. Нет-нет-нет. Я ощутила тошноту. На полу для полноты картины действительно не хватало только содержимого моего желудка.

– А как тогда он узнал, что я снова работаю один? Ромка хотел доделать эту часть сам, но я понял, что должен успеть.

– Один?

Пазл потихоньку начинал складываться. Значит, все вечера, которые мы не проводили вместе, Соломинцев сидел над игрой. Сидел целыми ночами, а потому так дерьмово выглядел и так бесился. Дед как-то об этом узнал и отстранил Стаса от игры. Теперь Соломинцев злится за то, чего я не делала.

– Не строй из себя дурочку.

– Дурак здесь один, Соломинцев, и это не я!

Гордо вздернув подбородок, я достала из ванной швабру и быстро сгребла воду со стеклом в угол коридора, чтобы Стас случайно не поранился. Потом остынет и сам остальное уберет. Черт, почему я не могу на него злиться даже сейчас? Выслушала в свой адрес кучу ругательств, а сама продолжаю заботиться.

Разобравшись с насущным, я добавила:

– Позвоним Роме, думаю, он все прояснит. И жду твоих извинений.

Стас даже не попытался возразить.

Маркова звонок разбудил почти в четыре часа ночи. В субботу.

– Да? – пробормотал он, даже не посмотрев на дисплей, а зря.

– Тебе сегодня звонил мой дед? – раздался злющий женский голос.

– Энжи? – выдавил Ромка и отодвинул телефон от уха, глянув на время. – Сейчас десять минут пятого, ты сдурела?

– Ни капельки!

Ромка никогда еще не видел – вернее, не слышал – Ангелину такой. Казалось, она готова его убить – и сможет, даже на расстоянии, одной силой мысли. Только вот причину внезапного безумия Рома не знал. Он прислушался к тяжелому дыханию в трубке и нахмурился, окончательно просыпаясь.

– Ты куда-то идешь?

– Домой, от Соломинцева.

– Одна в четыре часа ночи? – совсем опешил Марков.

Ангелина испустила еще один вздох и, кажется, остановилась. Последовало несколько секунд тишины, а потом она опять подала голос.

– Ответь, пожалуйста. Дед звонил?

– Звонил… – начал Ромка, но его хмуро прервали:

– Так я и думала. Что спрашивал? Что ты ему ответил?

Вопросы были по-деловому сухие и требовательные. Энжи не просто хотела что-то узнать, она явно вела его к конкретным выводам.