И подходили они скорее к комнате общежития чулочно-носочнойфабрики, чем к жилищу преуспевающего балетмейстера.

В платяном шкафу балетмейстера висели смокинг, кашемировоечерное пальто и черный, отлично сшитый костюм. Судя по материалу — очень иочень недешевый. Весь остальной гардероб тоже был удручающе дорогим и удручающеоднообразным: пятнадцать одинаковых кожаных жилеток, родных сестер жилетки, вкоторую был облачен покойный. Пятнадцать пар черных джинсов; пятнадцать партуфель — точно таких же, какие красовались на Роме-балеруне.

Черных футболок тоже оказалось немерено, в отличие отрубашек, которых не было вовсе. А если нет рубашек, то зачем тогда смокинг,скажите на милость?.. Подбор одежды наталкивал на простую мысль: педантизмРомана Валевского и его рабская привязанность к определенному стилю граничат сидиотизмом. Или с определенной фобией, прояснить которую вряд ли удастся.Конечно, попытаться можно, тем более что в рукаве у Бычьего Сердца имелсяджокер с колокольчиком — Лу, распротак его, Мартин.

Бычье Сердце так озадачился проблемами туалета РоманаВалевского, что не заметил старикашку, вот уже добрых пятнадцать минутотиравшегося поблизости.

Старикашка был одним из понятых, приглашенных в квартиру. Ираздражал Бычье Сердце не меньше апартаментов Ромы-балеруна хотя бы потому, чтобыл тем, кем был, — слабосильным старикашкой, а не грешницей детородноговозраста.

— Вы ко мне? — отрывисто бросил Бычье Сердце.

— Вы старший? — Старикашка взглянул на майора сдостоинством Людовика Шестнадцатого, взошедшего на гильотину.

— Ну, я. Майор Сивере.

— У меня глаз наметан, — старикашка удовлетвореннохихикнул. — А по батюшке вас как?

— Антон Александрович.

— А я — Пупышев Иван Трофимович.

Сам в прошлом имел отношение.., к органам. Вышел в отставкув чине капитана.

— У вас ко мне дело, Иван Трофимович? —Перспектива выслушивать бредни отставника вовсе не грела Бычье Сердце.

— Имею сообщить следствию. Важную информацию, —раздельно произнес Пупышев.

— Сообщайте.

— Только для начала один, вопросик.

Если вы уж здесь… Что с хозяином? Порешили?

Проницательность старого шелудивого пса была достойна кускасахара, но с сахаром Бычье Сердце решил повременить.

— А вы знакомы с ним?

— Лично знаком не был, он тут недавно появился, годадва назад. А я в этом доме, почитай, с пятьдесят третьего года. В двадцатьчетвертой квартире проживаю, этажом ниже. А здесь коммуналка была, пять семей,он их и расселил…

— Ближе к делу, Иван Трофимович.

— А ты не торопи меня, сынок. Что нужно сказать, яскажу. В свое время. Стало быть, порешили хозяина? Если бы не порешили, он бысейчас здесь присутствовал, правильно я понимаю? Все-таки обыск с понятыми —дело серьезное. Сам в органах работал.

— Ну, допустим, — сломался Бычье Сердце. — Ичто?

— Он здесь с конца недели носа не кажет, а так я егочасто видел. И машина у него всегда под цирком стоит. Большая такая,черная. — Пупышев раздул щеки, усеянные склеротическими прожилками. —А0280А. Правильно?

— Правильно. — Бычье Сердце был не сколько удивленцепкой памятью старика. — Вы наблюдательный человек.

— В маразм еще не впал, хотя некоторые намекают. И вбогадельню меня впихнуть не удастся, хотя некоторые очень стараются. Онистараются, а я им — вот! — Пупышев потряс перед носом Бычьего Сердцавысохшим маломощным кукишем.

Бычье Сердце отвел кукиш от лица и попытался вернутьстарикашку к магистральной теме.

— Значит, хозяина квартиры вы не видели с прошлойнедели?

— Ни хозяина, ни машины, — подтвердилстарик. — Зато в понедельник, утречком, из его квартиры выходили.

Это был неожиданный поворот, и Бычье Сердце мысленноблагословил милицейского архангела, принесшего такую благую весть.

— Кто выходил?

— В пять двадцать я вывожу свою собаку. — Пупышевне торопился выкладывать карты на стол. — Каждый день — в пять двадцать,как бы некоторые по этому поводу ни изгалялись. Собака моя им, видите ли, спатьмешает, когтями по коридору цокает.

А я ему когти лично постригаю! Лично!..

— Иван Трофимович!

— Лифт у нас останавливается на площадке между этажами,как вы заметили. Но я не спускаюсь вниз, я наверх поднимаюсь, совершаю моцион.Опять же для сердца полезно. Ровно одиннадцать ступенек, можете сами посчитать.Я и в то утро поднялся. На площадку между нашим этажом и вот этим. Вызвал лифт,стою, жду. И что бы выдумали… — Старик надолго замолк.

— Что? — выдохнул Бычье Сердце.

— Может, поговорите с соседями? Они смерти моей хотят,пакости подстраивают…

Третьего дня дымовую шашку под дверь бросили. Почтовый ящикподожгли, пакет перловки украли… Я уж и к участковому обращался, а у него одно:такие дела не рассматриваем, решайте сами, по-соседски…

Поговорите?

— Поговорю. Так что с лифтом?

Старикашка выдержал мхатовскую паузу.

— Ну, так вот. Стою у лифта и вижу, что из этойквартиры выскакивает девчонка. И несется по лестнице сломя голову.

В лифт она не зашла…

— Девчонка каких примерно лет?

— Каких еще лет? Может, ваших. Молодая и молодая. Дляменя все, кто после целины в рост пошел, — молодые.

— Значит, говорите, что видели ее в понедельник раноутром?

— Да.

— Вы точно запомнили?

— У меня с памятью все в порядке, хотя некоторые инамекают, — обиделся старик. — Мол, свет я за собой в туалете забываюпогасить…

Показания старого пня могли оказать следствию неоценимуюуслугу. Ведь в понедельник утром Роман Валевский был уже мертв. И не исключено,что женщина, побывавшая в квартире, знала об этом. Более того, не исключено,что она и пришла туда именно потому, что Ромы-балеруна не было в живых. И БычьеСердце дорого бы дал, чтобы женщиной оказалась Лика Куницына.

— Опознать ее смогли бы?

— А чего ее опознавать? Стриженая, в штанах с лямками,они сейчас все на одно лицо.

— И никаких особых примет?

— Носок торчал из кармана, это было.

Белый носок. А сама рыжая. Я еще подумал, что за мода такая— носки в карманы запихивать…

Белый носок! Уж не родной ли братец носка «адидас»,найденного в прихожей?

Носок в кармане неизвестной посетительницы несколькоозадачил Бычье Сердце.