– Я пришлю за ней, – сказал в заключение Ломпатри и вышел прочь.

На дворе, рыцарь увидел толпу разношёрстного сброда, столпившегося у входа. Бандиты всех мастей – человек сто – стояли с факелами под проливным дождём. Подняв над головою зонт, Ломпатри не без волнения пошёл сквозь эту толпу. Суровые взгляды смотрели так, будто бы толпа хотела сожрать рыцаря. Вонь челяди сильно ударяла в нос, возвращая Ломпатри из заоблачных мечтаний о будущем к суровому настоящему. Никогда ещё Ломпатри Сельвадо не испытывал такой ненависти к простолюдинам. Когда рыцарь проходил мимо одного беззубого бугая, тот раздвинул свой уродливый рот в кривой улыбке и тупо гоготнул. Это тихое, едва-слышное «хы-хы» переполнило чашу терпения. Ломпатри остановился и повернулся к беззубому. Ростам рыцарь вышел не ниже беззубого бугая. Ломпатри приблизился к этому весельчаку так, что их груди соприкоснулись. Тот, понимая, что происходит, не стал сдавать назад, а как врос в землю.

– Закрыл свой рот, падаль, – процедил сквозь сжатые зубы Ломпатри, – воняет!

Тупой бугай ясно понял посыл рыцаря, ибо тот сказал всё таким языком, к которому привыкли эти люди. Но закрыть рот он не захотел, потому что тогда он проглотил бы оскорбление, и его дружки, стоящие рядом, потом всю оставшуюся жизнь издевались бы над ним. К тому же, богатый наряд рыцаря и впрямь казался беззубому потешным. Осталось только решить, драться с этим заносчивым рыцарем или же посмеяться во весь голос над его одёжкой. Для обдумывания вариантов требовалось время, но его не оказалось.

– Тебе нравится мой наряд! – вдруг заявил рыцарь весьма дружелюбно. Потом Ломпатри снял с себя белоснежную шубу с чёрными меховыми бортами и заботливо надел на плечи беззубого. Застегнув на груди шубный аграф, чтобы тяжёлое одеяние не свалилось, рыцарь улыбнулся и похлопал бугая по плечу. Бугай удивлённо осмотрел шубу и заулыбался ещё сильнее. А вот с лица рыцаря улыбка внезапно исчезла. В следующее мгновение бугай получил сильный удар по лицу. Потом рыцарь вцепился двумя руками в его беззубый рот, потянул на себя, повернул так, что в шее верзилы что-то хрустнуло, и швырнул в сторону. Бугай не устоял и рухнул в подмёрзшую дорожную жижу. Встать он уже не смог: рыцарь налетел на него и несколько раз зарядил ногой по животу. Потом Ломпатри поставил ногу на щёку беззубого и стал давить его голову в грязь. Тот мычал, рычал, пускал кровавые пузыри, пытался схватить ногу грязными руками, но всё тщетно. Ещё чуть-чуть и беззубый сдался бы. Тогда Ломпатри сломал бы ему шею. Но в последний момент рыцарь убрал ногу с несчастного простолюдина.

– Шубу добела вычистишь, – обтирая запачканные руки, сказал Ломпатри и плюнул на бугая. – Скоро вернусь за ней.

Рыцарь поднял с края дороги посох, зонт и побрёл дальше к южным воротам форта. Толпа бандитов расступалась перед ним. Ломпатри окидывал взглядом тех, мимо кого проходил, но каждый опускал глаза, не решаясь смотреть на рыцаря. Всю оставшуюся дорогу до осадного лагеря Ломпатри не мог собраться с мыслями. Когда он подошёл к встречающим – а ждало его много народу – рыцарь так и не смог решить, что же теперь делать. Тут же подбежал Воська и вцепился в зонт. Вандегриф спросил что-то про посох, а рыцарь Гвадемальд и его окружение наперебой вопрошали об ответе из форта по поводу сдачи без боя. Все эти люди показались рыцарю чужими, ничего не понимающими созданиями, похожими на детей, играющих в свои игрушки и не замечающих проблем большого мира. «Возможно, верховный маг Байсен чувствовал то же самое, после разговора с тхеоклеменом? – подумал Ломпатри. – Как же они назойливы! И впрямь тянет прыгнуть от них от всех с утёса, чтобы больше не слышать эти голоса». И только когда Ломпатри встретился глазами с молчащим Тимбером Линггером, в душе рыцаря стало чуть теплее. Нуониэль сделал несколько знаков, и Ломпатри понял их без перевода Воськи. Сказочное существо сообщало, что радо возвращению рыцаря живым и здоровым. «Да, Тимбер, – мысленно ответил ему Ломпатри, еле-заметно кланяясь нуониэлю, – я жив. Точнее, один из Ломпатри всё ещё жив».

Глава 21 «Эхо древних тревог»

Двое Белых Саванов очень удивились, увидев перед собой не рыцаря, а странную парочку: долговязого типа в плаще с капюшоном и крестьянина, в плохеньком зипуне, явно не для здешней погоды. Наступало утро первого числа месяца листогноя. Тьма рассеивалась, ветер стих, а в воздухе кружились редкие снежинки, столь маленькие, что более походили на блестящие точечки, загорающиеся и умирающие в одно мгновение. Вечерний дождь накануне закончился быстро, а ему на смену пришёл острый горный ветер. Потом снова шёл дождь и снег, и, наконец, к утру, на дворе форта «Врата», между замком и складом, воцарился безмятежный покой шёлковых сугробов. Но не тех тяжёлых, плотных сугробов, появляющихся зимой, после обильных снегопадов. Эти сугробы вышли нежные, рыхлые, разлетающиеся в разные стороны от слабейшего мановения ветерка. Редкие снежинки медленно опускались с небес, блистая, как маленькие звёздочки. В тающих предрассветных сумерках вся эта хрупкая, кратковременная благодать походила на невидаль абсолютно невозможную там, где вот-вот сойдутся в смертельной схватке две противные друг другу силы.

Нуониэль и Молнезар пришли к форту сами по себе. Тимбер Линггер поднялся со своей лежанки, когда все ещё спали. Он попытался тихонько выйти, но его заметили.

– Вы идёте в форт, господин? – прошептал Молнезар, приподнявшись на своём месте. Нуониэль кивнул. – Я с вами.

Сказочное существо ничего не ответило и вышло из палатки. Молнезар тихо собрался и юркнул за ним. Паренёк думал, что сейчас ему придётся долго объяснять нуониэлю про Всенежу и про то, что спасти её – его долг, как мужа. Но Тимбер даже не стал отговаривать юнца. Нуониэль вообще ничего не сказал, он вёл себя так, будто совсем не против компании. А может быть, ему не было дела до того, что творит этот Молнезар.

Стражники в осадном лагере сначала не хотели выпускать нуониэля, думая, что он перебежчик или пластун врага. Но потом к стражникам подошёл какой-то десятник, дал обоим по шапке, сказав, что это никакие не перебежчики, а «господин со слугой» и даже «в шатёр к воеводе ходившие». Десятник велел пропустить нуониэля и крестьянина, но сотнику всё же доложил, что из лагеря в форт вышли двое. Сотник передал всё своему господину, а тот уже сообщил Гвадемальду. Продрав глаз, воевода лишь спросил: «кто?» и, получив ответ, что-то промычал и рухнул обратно на подушку. А нуониэль и Молнезар дошли до стены, получили сверху верёвочную