– Кто ты, Жус? – Семен повторил вопрос, заранее холодея от мысли, что знает, каким будет ответ. – Хотя бы сейчас не шифруйся.

– Я не скажу… – прошептала она. – Ты же знаешь… Как больно, сволочь!.. Легкое – плохо… Оно у меня одно… Не спрашивай больше об этом, Семен…

– Отлично, – отозвался землянин, едва сдерживая нервный смех. В ответе, который Жустин так и не дала, он уже не сомневался. – Да нет – просто зашибись! Кажется, нам будет что обсудить, пока ты регенерируешь. Или как там у вас это происходит?

– Ни как. Без помощи… не заживет. Или… может, сам добьешь?

Смотреть в ее почти черные, наполненные плохо скрытым ужасом и давней запекшийся кровью глаза было страшно, и Семен сдался.

– Ладно, ладно, Жус… – он сжал в ответ ее ладонь. – Вот еще выдумала!.. Где на этой посудине лазарет? Ты ведь подскажешь мне, что делать?

– Я?.. – она судорожно сглотнула. – Ну, тогда мне конец, Охотник…

2.

– Ваш глинтвейн, сэр…

Семен, не оборачиваясь, протянул руку и получил в нее высокий теплый бокал.

– Спасибо, Патрик,

– Что-нибудь еще, сэр? – Дворецкий помялся. – Может быть плед? Или пятый скрипичный концерт Моцарта?

– Ни чего, спасибо, – повторил Семен. – Хотя… У нас еще остались дрова?

– Конечно, сэр. Перед вашим последним отлетом я как раз заказал два кубометра. Их доставили только вчера.

– Вчера? – Семен нахмурился. – Право, не заметил… Что ж, тогда разожги-ка, старина, камин в гостиной. Я скоро подойду.

– Конечно, сэр. Однако… С вашего позволения…

– Ну что еще?

– Только расход кислорода, сэр… С тех пор как в доме появились новые гости…

– Патрик! – Семен приподнял бровь и комично повысил голос. – Неужели ты думаешь, что я больше не в состоянии оплатить лишний десяток кубов воздуха?

– Простите, сэр. Я видимо отвык от большого количества людей… Если у вас нет других пожеланий?..

– У меня нет, Патрик. Зайди к мадемуазель Жустин. Если у нее тоже нет пожеланий, можешь быть свободен сегодня.

– Мадемуазель Жустин никогда ни о чем не просит. Но я, конечно, зайду, сэр.

За спиной Семена тихонько звякнул сервировочный столик – слуга старой закалки даже термос для глинтвейна не посмел принести в руках. Затем мелодично закрылась герметичная, как и все прочие в доме, дверь на веранду.

Семен так и не обернулся. Солнечный закат сегодня был просто замечательный, пожалуй, лучший за все прошедшие годы. Белый солнечный диск, медленно стекающий за близкий выпуклый горизонт… Резкое черно-белое граффити теней от недалекой, изъеденной временем скальной гряды… Плывущие радужные переливы косо освещенного реголита… Это вообще-то неправда, всего лишь побочный эффект фильтров панорамного остекления веранды, но красиво – дух захватывает!

К тому же челнок департамента Содействия Оккупационным Силам, все это время торчавший поперек горизонта, наконец-то снялся с грунта и вместе с уполномоченным Груббером отбыл по их странным делам. Ненадолго, но… Что ж, это лишний повод ценить краткие часы спокойствия. Шестеро агентов, правда, ни куда из дома не делись. Приставленный к леру и Жустин врач – тоже. Однако, если не принимать в расчет опасения Патрика насчет избыточного потребления кислорода, эта публика не должна доставить проблем ни при каких обстоятельствах. Опасаться стоит лишь тех, кто принимает решения, не исполнителей. К какой категории причислить Груббера Семен пока не решил, это будет окончательно ясно только после его возвращения. И к этому возвращению еще нужно будет приготовиться. Но пока…

Закат над Луной продлится до утра следующего земного дня, прежде чем с последним погасшим лучом солнца на грунт мгновенно падет непроглядная тьма. Так почему бы не побаловать себя красивым вечером у камина?

Семен поднялся с кресла-качалки, и вернулся в гостиную. Широкие двери на веранду, он оставил открытыми – довольно грубое нарушение правил декомпрессионной безопасности, зато какой вид! Подожженный Патриком запальный патрон в камине почти прогорел, и сложные над ним дрова уже занялись. Потрескивание пламени, легкий аромат горячей смолы по комнате, прекрасное вино… Притащить что ли кресло с веранды, или здесь на диванчике тоже сойдет?

А главное полное отсутствие нужды что-то решать и планировать. Вот уже почти неделю как от Семена больше ни чего не зависит, и, положа руку на сердце, – слава богу. Разгрузить мозги тоже бывает полезно.

– Сикорский!

Семен вздрогнул, едва не расплескав содержимое бокала. Обернулся к дверям.

– Сэр, вы просили узнать, нет ли у мадемуазель Жустин пожеланий, – извиняющимся тоном произнес Патрик.

Кресло-каталку с мадемуазелью дворецкий уже протиснул через двери в гостиную, и Семен понял, что в этот раз он не отвертится. Нет?

– Спасибо Патрик, – произнесла Жустин. – Если он действительно здесь, вы можете быть свободны.

– Сэр? – переспросил тот, глядя на Семена.

– Можете-можете, – подтвердил он предельно нейтральным тоном. – Вы сегодня и так уже малость перестарались… Жус, привет. Как дела?

– У тебя что-то горит? – она повела носом. – Семен!

– Всего лишь камин, – отозвался он.

– Открытое пламя?

– И еще дрова. Сосновые. Очень красиво кстати, жаль, ты не оценишь.

– Все-таки ты псих, – прошептала она. – Почему ты не приходил ко мне, Семен?

– О, на то было сразу три причины, – с готовность пояснил тот. – Во-первых, мне запретил врач. Во-вторых, я не хотел давать лишний материал для аналитиков Груббера – как ты понимаешь, с некоторых пор в этом доме ведется тотальная круглосуточная прослушка. Ну и, наконец, в-третьих, мне не хотелось выслушивать твою мастерскую изворотливую ложь. Ума не приложу, как ты собиралась выкручиваться, но ты бы наверняка чего-нибудь придумала.

– Что?.. – она порывисто вздохнула и, сморщившись, непроизвольно коснулась груди, где под халатом еще лежали бинты. – О чем ты, Сикорский? Я несколько дней приговора ждала, пока не поняла, где нахожусь! Груббер твой, сволочь, ни полсловечком!.. Из доктора звука не вытянешь – сплошное «не волнуйтесь» да «сохраняйте спокойствие»… Хоть Патрика на третий день пропустили – расслабилась немного. А ты в это время тут оказывается за двумя стенками!.. Гнида ты Сикорский, понял?!!

– Ну вот, – спокойно вздохнул тот. – Я же говорил… При чем тут приговор, Жус? Умоляю тебя, не дави на жалость. Ты должна была просчитать ситуацию за час.

– Какой час, идиот? Я в себя пришла на вторые сутки! А вокруг темно, больно и страшно! После того, что ты себе про меня навыдумывал, очнуться я могла где угодно, в том числе и в могиле! У тебя же крыша чуть не поехала, когда стрелу увидал!

– Жуси, Жуси… – Семен поморщился. – Господи, о чем ты говоришь?.. Нет, я все помню: бешенные четверо суток, падрэ – редкостный трепач, абордаж, твое ранение, состояние аффекта и жуткое