Не выдержали нервы, как говорится, и Римский не дождалсяокончания составления протокола и бежал в свой кабинет. Он сидел за столом ивоспаленными глазами глядел на лежащие перед ним магические червонцы. Умфиндиректора заходил за разум. Снаружи несся ровный гул. Публика потокамивыливалась из здания Варьете на улицу. До чрезвычайно обострившегося слухафиндиректора вдруг донеслась отчетливая милицейская трель. Сама по себе она ужникогда не сулит ничего приятного. А когда она повторилась и к ней на помощьвступила другая, более властная и продолжительная, а затем присоединился иявственно слышный гогот, и даже какое-то улюлюкание, финдиректор сразу понял,что на улице совершилось еще что-то скандальное и пакостное. И что это, как быни хотелось отмахнуться от него, находится в теснейшей связи с отвратительнымсеансом, произведенным черным магом и его помощниками. Чуткий финдиректорнисколько не ошибся.

Лишь только он глянул в окно, выходящее на Садовую, лицо егоперекосилось, и он не прошептал, а прошипел:

– Я так и знал!

В ярком свете сильнейших уличных фонарей он увидел натротуаре внизу под собой даму в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета.На голове у дамы, правда, была шляпка, а в руках зонтик.

Вокруг этой дамы, находящейся в состоянии полного смятения,то приседающей, то порывающейся бежать куда-то, волновалась толпа, издавая тотсамый хохот, от которого у финдиректора проходил по спине мороз. Возле дамыметался какой-то гражданин, сдирающий с себя летнее пальто и от волнения никакне справляющийся с рукавом, в котором застряла рука.

Крики и ревущий хохот донеслись и из другого места – именноот левого подъезда, и, повернув туда голову, Григорий Данилович увидал вторуюдаму, в розовом белье. Та прыгнула с мостовой на тротуар, стремясь скрыться вподъезде, но вытекавшая публика преграждала ей путь, и бедная жертва своеголегкомыслия и страсти к нарядам, обманутая фирмой проклятого Фагота, мечталатолько об одном – провалиться сквозь землю. Милиционер устремлялся кнесчастной, буравя воздух свистом, а за милиционером поспешали какие-торазвеселые молодые люди в кепках. Они-то и испускали этот самый хохот иулюлюканье.

Усатый худой лихач подлетел к первой раздетой и с размахуосадил костлявую разбитую лошадь. Лицо усача радостно ухмылялось.

Римский стукнул себя кулаком по голове, плюнул и отскочил отокна.

Он посидел некоторое время у стола, прислушиваясь к улице.Свист в разных точках достиг высшей силы, а потом стал спадать. Скандал, кудивлению Римского, ликвидировался как-то неожиданно быстро.

Настала пора действовать, приходилось пить горькую чашу ответственности.Аппараты были исправлены во время третьего отделения, надо было звонить,сообщить о происшедшем, просить помощи, отвираться, валить все на Лиходеева,выгораживать самого себя и так далее. Тьфу ты дьявол! Два раза расстроенныйдиректор клал руку на трубку и дважды ее снимал. И вдруг в мертвой тишинекабинета сам аппарат разразился звоном прямо в лицо финдиректора, и тотвздрогнул и похолодел. «Однако у меня здорово расстроились нервы», – подумал они поднял трубку. Тотчас же отшатнулся от нее и стал белее бумаги. Тихий, в тоже время вкрадчивый и развратный женский голос шепнул в трубку:

– Не звони, Римский, никуда, худо будет.

Трубка тут же опустела. Чувствуя мурашки в спине,финдиректор положил трубку и оглянулся почему-то на окно за своей спиной.Сквозь редкие и еще слабо покрытые зеленью ветви клена он увидел луну, бегущуюв прозрачном облачке. Почему-то приковавшись к ветвям, Римский смотрел на них,и чем больше смотрел, тем сильнее и сильнее его охватывал страх.

Сделав над собою усилие, финдиректор отвернулся наконец отлунного окна и поднялся. Никакого разговора о том, чтобы звонить, больше и бытьне могло, и теперь финдиректор думал только об одном – как бы ему поскорее уйтииз театра.

Он прислушался: здание театра молчало. Римский понял, что ондавно один во всем втором этаже, и детский неодолимый страх овладел им при этоймысли. Он без содрогания не мог подумать о том, что ему придется сейчас идтиодному по пустым коридорам и спускаться по лестнице. Он лихорадочно схватил состола гипнотизерские червонцы, спрятал их в портфель и кашлянул, чтобы хотьчуточку подбодрить себя. Кашель вышел хрипловатым, слабым.

И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуловдруг гниловатой сыростью. Дрожь прошла по спине финдиректора. А тут ещеударили неожиданно часы и стали бить полночь. И даже бой вызвал дрожь вфиндиректоре. Но окончательно его сердце упало, когда он услышал, что в замкедвери тихонько поворачивается английский ключ. Вцепившись в портфель влажными,холодными руками, финдиректор чувствовал, что, если еще немного продлится этотшорох в скважине, он не выдержит и пронзительно закричит.

Наконец дверь уступила чьим-то усилиям, раскрылась, и вкабинет бесшумно вошел Варенуха. Римский как стоял, так и сел в кресло, потомучто ноги его подогнулись. Набрав воздуху в грудь, он улыбнулся как бызаискивающей улыбкой и тихо молвил:

– Боже, как ты меня испугал!

Да, это внезапное появление могло испугать кого угодно, итем не менее в то же время оно являлось большою радостью. Высунулся хоть одинкончик в этом запутанном деле.

– Ну, говори скорей! Ну! Ну! – прохрипел Римский, цепляясьза этот кончик, – что все это значит?

– Прости, пожалуйста, – глухим голосом отозвался вошедший,закрывая дверь, – я думал, что ты уже ушел.

И Варенуха, не снимая кепки, прошел к креслу и сел по другуюсторону стола.

Надо сказать, что в ответе Варенухи обозначилась легонькаястранность, которая сразу кольнула финдиректора, в чувствительности своеймогущего поспорить с сейсмографом любой из лучших станций мира. Как же так?Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету?Ведь у него есть свой кабинет. Это – раз. А второе: из какого бы входа Варенухани вошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных,а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое время задержитсяв своем кабинете.

Но долго по поводу этой странности финдиректор не сталразмышлять. Не до того было.

– Почему ты не позвонил? Что означает вся эта петрушка сЯлтой?

– Ну, то, что я и говорил, – причмокнув, как будто егобеспокоил больной зуб, ответил администратор, – нашли его в трактире в Пушкине.