Но сейчас у нас есть мы, и мы вместе, и мы будем помнить об этом в наших раздельных жизнях. Не думай ни о чем большем. Мы ничего, ничего не можем сделать.

Хелен не рассказала ему – ни тогда, ни когда-либо – о ребенке, на которого уже стала надеяться, о ребенке, который никогда у них не родится. О, как она могла бы использовать этого ребенка. Она могла бы привязать мистера Уже-не-седого к себе, ибо он, как человек чести, женился бы на ней, скажи она ему о потомстве. Однако любовь Хелен даже тогда, в ее юности, была такова, что использовать подобные средства не позволяла. Она хотела, чтобы он пришел к ней по своей доброй воле, чтобы женился на ней, потому что не может без нее жить. В таком браке ребенок стал бы отдельным благословением.

Разумеется, существовала и альтернатива. Хелен могла бы родить ребенка, не называя имени отца. Однако она – не Мона Маггеридж. Хелен Америка слишком хорошо осознавала страхи, уязвимость и одиночество Хелен Америки, чтобы когда-либо сознательно сотворить еще одну такую же. А на намеченном ею курсе для ребенка места не было. Так что она сделала единственное, что могла. В конце отпуска в Новом Мадриде она позволила моряку сказать настоящее «прощай». И ушла без слов и без слез. Она отправилась в арктический город, город удовольствий, где такие вещи не в новинку, и, испытывая стыд, тревогу и давящее чувство сожаления, обратилась в конфиденциальную медслужбу, которая устранила нерожденное дитя. Потом Хелен вернулась в Кембридж и подтвердила свой выбор: она станет первой женщиной, что пойдет под парусами к звездам.

6

Председательствующим владыкой Инструментальности был в то время человек по имени Уэйт. Уэйт не отличался жестокосердием, но никто не замечал в нем ни душевной чуткости, ни особенного уважения к авантюристическим склонностям молодежи. Помощник Уэйта сказал ему:

– Эта девушка хочет повести парусник к Новой Земле. Вы ей позволите?

– Почему нет? – ответил Уэйт. – Человек есть человек. Она породистая и образованная. Потерпит неудачу – мы узнаем об этом лет через восемьдесят, когда корабль вернется. Преуспеет – все эти вечно ноющие женщины точно заткнутся. – Лорд наклонился над столом. – Но, если она соответствует критериям и если отправится в путь, не давайте ей заключенных. Заключенные слишком хороши и ценны как поселенцы, чтобы отправлять их таким безумным рейсом. Пусть она попытает счастья в полете. Дайте ей одних только религиозных фанатиков. У нас их предостаточно. Двадцать или тридцать тысяч ожидают своей очереди, верно?

Помощник сказал:

– Да, сэр, двадцать шесть тысяч двести. Не считая недавних прибавлений.

– Очень хорошо, – сказал лорд Инструментальности. – Дайте ей кучу фанатиков – и дайте ей новый корабль. Мы его уже окрестили?

– Нет, сэр, – сказал помощник.

– Ну так окрестите.

Помощник был обескуражен.

По лицу высшего бюрократа скользнула презрительная мудрая ухмылка. Он сказал:

– Возьмите сейчас же этот корабль и окрестите его. Окрестите его «Душой» – и пусть «Душа» несется к звездам. И пусть Хелен Америка станет ангелом, если ей так хочется. Бедняжка, ей не довелось вкусить радости жизни на этой Земле, такой уж она родилась и так ее вырастили. И бессмысленно пытаться ее менять, преображать ее личность, когда эта личность – живая и изысканная. Ни к чему хорошему это не приведет. Нам нельзя наказывать ее за то, что она – это она. Отпустите ее. Пусть летит.

Уэйт выпрямил спину, посмотрел на помощника и повторил очень твердо:

– Пусть летит, но только если удовлетворяет критериям.

7

Хелен Америка критериям удовлетворяла.

Врачи и эксперты всячески ее отговаривали.

Один техник сказал:

– Вы не понимаете, что это все значит? За месяц сорока лет вашей жизни – как не бывало. Здесь вы оставите девушку. На место доставите женщину шестидесяти лет. Да, после этого вы наверняка проживете еще сотню. И это очень больно. У вас будут все эти люди – тысячи и тысячи людей. У вас будет земной груз. Порядка тридцати тысяч капсул, подвешенных за вами на шестнадцати тросах. Еще у вас будет рулевая рубка, где вы будете жить. Мы дадим вам роботов, столько, сколько надо, думаю, десяток. У вас будут паруса, грот и фок, и вы обязаны будете их сберечь.

– Я знаю. Я читала книгу, – сказала Хелен Америка. – И я веду парусник благодаря свету, и если парусов касается инфракрасный свет – плыву. Если сталкиваюсь с радиоинтерференцией – убавляю паруса. А если паруса рвутся, я жду столько, сколько проживу.

Техник, казалось, даже рассердился.

– Вам нет нужды говорить о трагедии. Измыслить трагедию довольно просто. И если вы хотите трагедий, не обязательно связывать их с уничтожением тридцати тысяч индивидов или исчезновением огромного объема земного имущества. Вы можете прямо здесь утонуть в реке, ну, или прыгнуть в вулкан, как японцы в старинных книгах[13]. Трагедия – не самое сложное тут. Самое сложное – когда вы не вполне преуспели и должны продолжать бороться. Когда вам нужно идти дальше, дальше, дальше, и нет почти ни шанса на победу, и есть огромное искушение отчаяться…

А вот как работает фок. Размер паруса в широкой части – двадцать тысяч миль. Он постепенно сходит на нет, его полная длина – чуть меньше восьмидесяти тысяч миль. Убавлять или прибавлять его будут маленькие сервороботы. Эти сервороботы контролируются по радио. Использовать радио следует в щадящем режиме – в конечном счете все эти аккумуляторы, хоть они и атомные, должны продержаться сорок лет. Благодаря им вы останетесь в живых.

– Да, сэр, – сказала Хелен Америка с раскаянием в голосе.

– Вы обязаны помнить, в чем заключается ваша работа. Вы летите, потому что вы дешевы. Вы летите, потому что моряк весит куда меньше машины. Не существует универсального компьютера, который весит жалкие сто пятьдесят фунтов. Вы – другое дело. Вы летите просто потому, что вас не страшно израсходовать. Каждый, кто отправляется к звездам, в одном случае из трех никуда не долетит. Но вы летите не потому, что вы первопроходец, вы летите, потому что молоды. У вас есть жизнь, которую можно отдать и можно сберечь. Потому что ваши нервы в порядке. Вы это понимаете?

– Да, сэр, я это знала.

– Более того, вы летите, потому что выдержите полет продолжительностью в сорок лет. Если мы отправим автоматику и дадим ей управлять парусами, корабль долетит – возможно. Но это займет от ста до ста двадцати и более лет, к тому времени адиабатические капсулы испортятся, человеческий груз по большей части будет непригоден для оживления, а утечек тепла, как бы мы ни изощрялись, хватит, чтобы похоронить всю экспедицию. Поэтому помните, что трагедии и беды, с которыми вы столкнетесь, – это в основном работа. Работа, и больше ничего. Это ваш усердный труд.

Хелен улыбнулась. Она была низенькой девушкой с очень черными