– Макбет!!! – заорала она.

– Мяу! – отозвался кот, а почудилось, будто он сказал:«Не бойся, я здесь».

Надо отдать должное Макбету: он откликался всякий раз, когдаМарина начинала пугаться, и дело свое проводническое делал исправно: уже вскорепод ногами стало сухо, потом пол начал повышаться, и наконец Марина споткнуласьо ступеньку. Лестница!

Это была такая же винтовая лестница, как та, по которой онастолько раз пробежалась сегодня. Может быть, кот привел ее во вторую башню?Хорошо бы: она обитаема, там комнаты Джессики и, кажется, Джаспера. Там-то уж,если Марина начнет кричать, ее наверняка услышат.

И вдруг она осознала, что Макбета впереди нет. Pастворился втемноте?

– Кис, кис! – окликнула Марина, на нелепое мгновениевдруг озадачившись размышлением, понятен ли английским котам этот русскийпризыв.

– Мяу! – услышала она насмешливый отзыв и облегченновздохнула: понятен.

Огляделась: а где же Макбет? Его по-прежнему не видать, иголос его стал глуше, словно из-за стены доносится. Да, слева стена, за которойтеперь оказался кот… а Марина? Она зашарила по камню руками и ничуть неудивилась, когда наткнулась на две доски. Их, правда, не удалось расшвырять –только раздвинуть, однако протиснуться в образовавшееся отверстие она смоглабез труда.

Потянуло запахом свечей и еще чем-то сладковатым, приторным,не то духами, не то курениями. Совсем близко люди! А вот и Макбет –спасительное белое облачко! Марина подавила желание обратиться к нему сприветственной речью, а только погладила и прошептала, едва сдерживая слезы:

– Спасибо, голубчик Макбетушко! Век за тебя буду богамолить.

Она спохватилась, что говорит по-русски, однако этот кот,похоже, обладал незаурядной способностью к языкам.

– Мя-а-у! – был снисходительный ответ, в котором Маринаотчетливо различила: «Не стоит благодарности!» А вслед за тем он исчез опять,но Марина успела заметить промельк света, колыханье тяжелых складок – и поняла:теперь от спасения ее отделяет не стена, а какая-то занавеска: ковер? гобелен?Она просунула руку, раздвинула плотную ткань – и едва не зарыдала от счастья,увидев ярко освещенную комнату и Макбета, который сидел перед горящим камином иожесточенно вылизывался, выставляя лапу пистолетом и даже причмокивая отусердия.

На Марину он даже и не взглянул, почитая свое делосделанным… однако на нее во все глаза смотрел какой-то изможденный человек,лежавший в углу на кушетке. Он простер к Марине темную исхудалую руку и едваслышно шепнул:

– Спасите меня! Спасите…

Да ведь это Джаспер! Марина узнала его голос, но продолжаланедоверчиво вглядываться в пергаментное лицо. Кожа обтянула скулы, глазаввалились, губы ссохлись. Ох, как он изболелся! Ну череп, истинный череп! Ивзывает о спасении…

– Что с вами? – Марина ринулась вперед, вмиг забыв освоих приключениях и об извинениях за то, что проникает в эту комнату не то чтобез стука, но даже как бы сквозь стену. Впрочем, Джаспера это нимало неволновало, он даже не понял, как она здесь оказалась. Главное – она здесь!

– Умоляю… – Голос его стал едва слышен. – Дайте мнекальян!

Марина оглянулась, ничего не понимая. Она впервые слышалаэто слово, однако глаза Джаспера были устремлены на некое подобие курительнойтрубки, соединенной с сосудом, полным воды.

Трубка лежала на столе, а рядом с нею – комок какой-то серойгрязи и тонкая игла.

– Возьми иглой немножко… – Марина не расслышала слово, нопоняла, что надо отколупнуть чуть-чуть этой грязи и положить в трубку.

Она в сомнении оглянулась на Джаспера, но встретила такойисступленный, молящий взор, что перестала сомневаться. Как он болен! Как емуплохо! Наверное, это какое-нибудь его заморское лекарство.

Повинуясь прерывистому шепоту, она сделала все в точности,как просил Джаспер, однако не без труда попала концом трубки в прыгающие серыегубы. Ох, да как же можно оставить такого беспомощного человека в одиночестве?Он ведь даже лекарства взять не может!

Лекарство, верно, было очень хорошим: после двух-трехглубоких вдохов грудь Джаспера перестала судорожно вздыматься, страдальческиеморщины на лице разгладились, и, хоть лоб еще был орошен потом, это уже неказалось предсмертной испариною.

Марина поправила ему подушку и присела рядом, невольнозаглядевшись на черный с золотом узор: огромный змей, в точности Горыныч изсказок, только одноглавый. И халат, в который облачен Джаспер, расшит такими жечудовищами. А покрывало – какими-то пышными цветами несказанной красоты идлиннохвостыми птицами, какие могут присниться лишь во сне и петь звонкими,сладостными голосами. Не к их ли пению прислушивается сейчас Джаспер, что нагубах его играет блаженная улыбка? Его лицо разительно изменилось, помолодело,и Марина подумала, что в былые годы он, наверное, был красив. Не так, конечно,как Десмонд, но все же…

Десмонд! Вечно ей на ум приходит Десмонд!

Она раздраженно вскочила. Что-то хрустнуло под ногой, иМарина заметила, что наступила на скомканный лист бумаги. Ого, такими комкамиусыпана вся комната, а некоторые и вовсе разорваны в клочья, покрывая зеленыйковер, будто ранний снег!

Марина оглянулась на Джаспера. Тот спал, не отрываясь оттрубки, как дитя от материнской груди. Спал крепко, безмятежно.

Что он тут натворил, зачем столько бумаги нарвал? И это некнижка, написано от руки.

Марина подняла один листок. Батюшки, да тут все замарано,исчеркано! Едва ли два слова разберешь! Она невольно принялась читать и скоропоняла, что разобрать можно гораздо больше двух слов: «…Крэнстон. Она была втакой ярости, какую я никогда не предполагал увидеть на этом безмятежном,фарфоровом личике. Кто бы мог подумать, что хорошенькая куколка способна натакой пыл! Теперь я верю Джорджу, который говорил, что она истинная фурия впостели. Она едва не разорвала меня в клочки, хотя я всего лишь брат…»

На этом связный текст обрывался. Еще раз оглянувшись, Маринаподняла другой листок. Бумага была совсем желтой, чернила выцвели – очевидно,эта запись была сделана раньше предыдущей.

«Как он мог! Как у него хватило злости! Да какова же бедамолодому человеку пытаться жить своим умом? (многое вычеркнуто). Ехать надо, яэто чувствую теперь определенно. Уеду! Не то он (слова неразборчивы)… и неоглянется на убитого. Он никогда не любил меня так, как Джорджа, да и мне,положа руку на сердце, нужна от него не любовь, а лишь деньги. Видел ликто-нибудь такие чувства меж сыном и отцом?! Я враз стыжусь себя – но и егопрезираю!»