– Ну, наверное, хотя я не чувствовала: была в обмороке.Однако первое, что я увидела, это лицо Десмонда. Мужчины все-таки слабее нас,женщин. Они совершенно не выносят вида страданий! Здесь неподалеку покоиДжаспера, а он, как известно, болен. Иногда я слышу его крики, стоны, он очем-то просит Сименса… Кто бы мог подумать, что малярия может причинять такиемуки! «Малярия? Да если б ты знала!..» Только чудом Марина удержала на самомкончике языка рассказ о том, что она повидала сегодня у Джаспера!

Наверняка Джессике, как давней обитательнице Маккол-кастл,все уже давно известно. Это, конечно же, одна из семейных тайн, которыетщательно охраняются от посторонних. И от нее, Марины, тоже… Вдобавок, кого бытам ни искал сейчас Сименс (а ведь он, можно спорить, решил, что к Джасперупробралась Агнесс, только ее он зовет ведьмой), после того как Марина расскажето своих приключениях Джессике, это незамедлительно будет известно всем. Еслипроболталась Марина, почему не проболтаться и мисс Ричардсон?.. И тогда – о,тогда Десмонд узнает, что это она потворствует пагубным прихотям его дядюшки,суя свой нос куда не надо. А Джаспер… проведай Джаспер, что она разгласила еготайну, не разгласит ли он, в свою очередь, ее секрет? Какой? Да мало ли! Сказалже он, что видит насквозь дьяволенка, который всем морочит головы! Нет, лучшепомалкивать…

– Марион?

Джессика смотрела не без изумления, и Марина, прячась отэтого проницательного взгляда, неловко сменила тему:

– Значит, Десмонд вернулся ночью?

– Да. И, боюсь, ему едва ли удалось как следует выспаться!Сначала меня отхаживали, а потом… потом я устроила такую истерику.

– Истерику?! – Марина вытаращила глаза.

В ее представлении это слово было связано с теткой, вопящейдурным голосом и кидающейся рвать волосы, царапать лица или просто лупцевать почем попало прислугу, нарочно выстроенную в ряд для того, чтобы барыне было накого излить неутихающую злобу на весь мир – и успокоиться хотя бы на время.Нет, очевидно, Джессика имеет в виду нечто иное.

– Ну да, истерику, – слабо улыбнулась та. – Видители, я получила некое письмо… – Она замялась, взглянув на Марину, как быразмышляя, можно ли ей довериться.

Чувствовалось, что ей до смерти надо с кем-топооткровенничать, – и она решилась.

– А, все равно вы узнаете: в этом доме ничего невозможноутаить! Это было предложение руки и сердца.

– Ах! – только и смогла сказать Марина, в восторгевсплеснув руками: нет ничего милее юным девам, чем обсуждать сватовство,замужество и тому подобное, даже если одна из них – не совсем дева, вернее –совсем не дева, а другая недавно схоронила жениха.

Джессика слабо улыбнулась:

– Я постаралась не обращать внимания и даже оставила письмобез ответа, однако Десмонд, воротясь, сообщил мне, что виделся в Лондоне с… сэтим господином, и тот официально заявил ему о своих намерениях относительноменя. Ну и… – Джессика слабо махнула рукой, – сознаюсь: это меня простоподкосило. Я даже плохо помню, что со мной было, что я наговорила Десмонду.

– О, так вам не по душе сие сватовство? – наконец-тодогадалась Марина. – Как жаль. Он, верно, очень беден?

– Отчего же? Богат! – Джессика тяжело вздохнула, Маринас ужасом увидела, что ее прекрасные голубые глаза неудержимо наполняютсяслезами. – Ну, может быть, кого-то и устроит, что он богат, но ведь этоего единственное достоинство. Он… он просто-напросто уродлив: облысевшаяголова, сгорбленная спина, желтый цвет лица, свидетельствующий о больной печении плохом желудке. И к тому же этот Риверс очень скуп. Мне предстояло выйтизамуж за истинное пугало! Можно не сомневаться, что он бы превратил мою жизнь вдомашний ад! Последние слова были уже едва различимы среди беспрерывныхвсхлипываний, и Марина даже испугалась, что вчерашняя истерика возобновится. НоДжессика улыбнулась, и слезы на ее длинных ресницах заиграли в свете свечей.

– Десмонд – благослови его господь! – все понял и сразусказал, что принуждать меня ни при каких обстоятельствах не станет. Он уверилменя, что я могу жить в Маккол-кастл сколько угодно. Всем известно, что я быланевестой Алистера, что мне некуда деваться, а коли так, Макколы должнызаботиться обо мне, как о родственнице. Конечно, если бы мы с Десмондом жили взамке одни, это могло вызвать толки и он, чего доброго, вынужден был быжениться на мне, но присутствие Урсулы и Джаспера… что такое, Марион?! –Ни-че-го, – с усилием выдавила Марина. – Просто вдруг в горлезапершило! Ерунда!

Никакая не ерунда. Ничего нигде не запершило – у нее дыханиесперло от слов Джессики: «Он вынужден был бы жениться на мне». Конечно, это былбы лучший выход для всех: для Джессики, для Десмонда, для семьи. И для неетоже! Влюбись Десмонд в Джессику, он постарался бы поскорее сплавить отсюдасвою тайную жену, предварительно освободив ее от брачных уз. Да и вообще этотбрак недействителен, ясно же.

Марина свободна, она может заглядываться на любого мужчину,хоть бы на Хьюго. То же и Десмонд. Но почему-то от мысли о том, что Десмондможет полюбить – не просто плотски желать, но любить! – кого бы то нибыло, пусть даже милую и очаровательную Джессику, у Марины защемило сердце.Нет, это надо скрыть, непременно скрыть, не дай бог Джессике хоть чтозаподозрить. Довольно, что Джаспер уже углядел в ее глазах нечто такое.

– Я… кажется, я простудилась, – выдавила Марина,старательно и довольно-таки натурально чихая. – Ах, боже мой!Ап-чхи! – Она выхватила из кармана платок, поднесла к носу – и выронила:что-то укололо ее лицо. И вовсе это не платок, а скомканная бумажонка, всякругом исписанная и исчерканная.

Батюшки-светы! Да ведь это листок из Джасперова дневника,ничто иное! Очевидно, Марина безотчетно сунула листок в карман, когда Сименседва не застиг ее на месте преступления.

Она быстро нагнулась, как в воду кинулась за скомканнымлисточком, но Джессика оказалась проворнее.

– Вы уронили, Марион. Что это? Какой у вас странный носовойплаток! – Она рассмеялась.

– Сама не знаю, что такое? – деревянно пробормоталаМарина. Джессика развернула листок: