Марина тихо ахнула. Теперь она поняла, что в руки ейпопались не разрозненные записи, а дневник – исповедь жизни Джаспера Маккола,изорванная в клочья в приступе ярости или отчаяния. А может быть, приступболезни помрачил его ум, заставив зачеркнуть, скомкать записи, как бы отрекаясьот всего, чем он жил.

Марина задумчиво оглянулась на больного. Ей было неловкочитать это – все равно как подслушивать разговор, не предназначенный для чужихушей. Но уже почти лихорадочное нетерпение овладело ею. Что-то подсказывало:читая записи Джаспера, она немало узнает о своих новых родственниках, и этопоможет ей держаться в общении с ними верного тона. Сейчас она живет как бывслепую, блуждает с завязанными глазами в дремучем лесу тайн и секретов, порою– до чего уже дошло! – путая реальное с призрачным. А ведь общеизвестно, что,подслушивая да подглядывая, не только узнаешь немало интересного, но порою ижизненно важного. Несомненно: та же аксиома применима и к чтению чужих писем идневников.

Отбросив сомнения, она поднесла к глазам новый листок – инемедленно была вознаграждена за свою решимость, прочитав:

«Все-таки, хоть у них были разные матери, они сыновья одногоотца, а потому – два его живых повторения. Их основные черты: гордость, отвагастранствующего рыцаря и безжалостное сердце. Что в Алистере, что в Десмондеуживаются две страсти: лошади и женщины. Они приручают первых и укрощают вторыхс одинаковой легкостью, однако (чернила растеклись). Алистер кажется истинновлюбленным, хотя я и наблюдаю за ним с недоверием. В нем есть нечто роковое, онфаталист. Я нахожу подобную обреченность в себе. И как мне жаль это милое,невинное, прелестное существо, которое всецело предалось ему! Их любовьнапоминает мне цветок, который приглянулся садовнику для букета и будет скоросорван, а значит – увянет. Впрочем, поживем – увидим».

Джаспер пошевелился, и Марина судорожно разжала пальцы. Tакворишка, схваченный на месте преступления, пытается отбросить украденное,наивно веря, что никто ничего не видел и его ни в чем не обвинят.

И «воришке» повезло. Джаспер даже не обратил на неевнимания. Дрожащей рукой он дотянулся до табурета, придвинутого Мариною,нашарил иглу и принялся протыкать ею шарик, вздувшийся до самых краев в трубке.Оттуда вырвался воздух, и Джаспер медленно, с наслаждением затянулсясладковатым дымом. Глаза его опять полузакрылись, чубук выпал изо рта. Он вновьзадремал, и Марина без зазрения совести схватила новый листок.

«Обыкновенное следствие путешествия и переездов из земли вземлю – это то, что человек привыкает к неизвестности, страшной для домоседов.И все-таки по возвращении меня неприятно удивили лица моих соотечественников.Сколь гармоничны, гладки, плавны, добры черты лиц китайцев и особенно китаянок!Физиономии же англичан можно разделить на три рода: угрюмые, добродушные изверские. Клянусь, что нигде не случалось мне видеть столько последних, какздесь, в моем родном доме!»

Марина невольно прыснула, пробормотав: «Ей-богу, мне тоже!»– и продолжила чтение, радуясь, что в следующих листках почти ничего невычеркнуто:

«Я – самое жалкое и недостойное для них для всех существо,ну еще бы! Ведь отец лишил меня наследства! За что? Все народы обогащеныпутешествиями, а прежде всего – Англия. Да если бы он видел огромные кипыописаний этих путешествий, в лист, в четвертушку, в осьмушку, которые сыреют вкнижных кладовых! Неужели их авторов всех лишили наследства? Никто не верит,что я не так уж грешен, как хотелось бы думать отцу. Он лелеял свою жестокостьи со всем пылом подпирал ее самыми нелепыми доводами. Да бог знает, что было быс ним самим, когда б он хоть раз испытал то, что выпало мне на долю! Чтобыоценить опиум, мало трусливому после двух-трех затяжек сделаться храбрым идерзким, слабому – сильным, глупцу – гениальным. Мало испытать счастье полногоперерождения своей личности. Чтобы воистину оценить силу и всемогуществоопиума, надо изведать бездну страданий. Вот, например, бессонница. Это адскаямука при жизни! Слышать, как посреди гнетущей тишины последовательно проходятминуты ночи, ворочаться с боку на бок на своей постели, бороться против непобедимоговнутреннего волнения, чувствовать какое-то страшное замирание сердца – этотакая пытка, понять которую может только тот, кто сам ее уже перенес.

При употреблении опиума нечего бояться бессонницы. Черезсамое малое время болезненное раздражение уступает место какому-то легкомувозбуждению, которое переходит в приятную дремоту. Физическая боль более несуществует, и если верно мнение, что роль медицины состоит главным образом воблегчении страданий, то опиум – ее всемогущее орудие.

Англичанину не поверить в это! Англичане дадут несчастномускорее умереть в мучениях, боясь обмана, оскорбительного для их самолюбия! Ноопиум – это самая прекрасная и правдивая ложь на свете.

Но… даже Сименс глядит на меня с унизительным, жалостливымотчуждением. Сименс! Ну, он ведь праведник, а я… Но я хотя бы не убивал никого.Удивляюсь этой снисходительности властей к систематическим убийствам несчастныхженщин, на которых возведена напраслина. Ведьмы! Экая чушь! Убийства, этопросто убийства… Очевидно, правительство полагает, что народу необходимокаким-то образом выплескивать свое недовольство, пока это не приняло столькошмарную форму, как во Франции. Революция – безумное воплощение безумныхмечтаний! В Китае для успокоения людей и воплощения их грез существует опиум…из-за чего я и удостоен брезгливости всего своего семейства. Одна только Елена…

Милейшее существо. Конечно, сочетание мягкости характера изастенчивости завоюет любое мужское сердце. Легкое жеманство тоже кажется оченьмилым, однако не это ее главные достоинства. С красотою в ней соединено умениепоглядеть на мир глазами своего собеседника, даже как бы прожить в одну минутувсю его жизнь. Не представляю, что она может судить, а не оправдывать! Онапростила Джорджу все его прегрешения. Не удивлюсь, если ей известно и про ледиК., и про ребенка. Кстати… еще одно потрясение ожидало меня по приезде. Клерпокончила с собой. Считается, что она утонула, когда лодка опрокинулась, но яне сомневаюсь: это тщательно подготовленное самоубийство. Но дитя, несчастноедитя, еще один мой племянник или племянница… я этого не узнаю никогда!..Похоже, это маленькое существо пополнит ряды тех детей, которые никогда незнали любви – а ведь их называют детьми любви. Леди К. – с нее сталось бысвершить самое страшное! Помню, как она клялась, что никогда, никогда Джордж неувидит их ребенка, кричала, какое счастье, что дитя ничуть не похоже наМакколов, что его невозможно будет узнать и никто никогда не заподозрит… Онанамекала на какое-то врожденное уродство, но тут же прикусила язычок. Я уехалтогда, так и не узнав, какую судьбу выберет Клер для младенца, а вернувшись,услышал о ее давней гибели. Где-то растет подкидыш, даже не подозревая…»

Марина чуть не взвизгнула от досады, когда листок кончился.Схватила с полу целую кучку, принялась перебирать, надеясь найти продолжение,но там шла речь совсем о другом.