– Нет. Тётя вывозила меня из Куарра и в пути скончалась от сердечного приступа.

Поверх моих пальцев легла его сильная узкая ладонь.

– Мои родители погибли у меня на глазах. В наш дом залез грабитель, выбрал время, когда хозяева уехали. Но в дороге я раскапризничался, и мы вернулись. Папу и маму вор застрелил, а меня то ли пожалел, то ли не заметил. Они умерли не сразу, я сидел рядом. Если бы мой дар открылся на полгода раньше, я бы их спас.

– Сколько тебе было лет? – выдохнула я.

– Шесть с половиной. Мэй, ты не могла повлиять на исход войны, имеешь право обвинять Огорию или Гидар. А я исцеляю смертельные раны простым прикосновением – и постоянно вижу, как медленно истекала кровью мама. Поверь, это страшнее, потому что я ненавижу себя.

Мы остановились на краю канала, в котором отражалось пасмурное небо и кроны деревьев. Сквозь кристально чистую воду проглядывали гладкие пёстрые камушки и мелкая галька на дне, беззаботно сновали стайки мелких пятнистых рыбок.

– Поэтому ты так выкладываешься? Пока не истощишь резерв и не свалишься с ног? Наказываешь себя и стремишься загладить мнимую вину спасением как можно большего числа других жизней?

– В том числе.

– И глупо. Кому ты сделаешь хуже, если впадёшь в эту… как её?

– Энергетическую ко́му?

– Тебе лучше знать. Только бессмысленно истязать себя за то, что нельзя изменить. Я всегда буду помнить моих близких, но в том, что они погибли, а мне удалось выжить, нет ничьей вины. Как и в том, что тот грабитель не убил тебя.

Он отвернулся. Я разглядывала тонкий профиль, упрямый, острый подбородок, строго сдвинутые брови – и внезапно поняла, что у нас гораздо больше общего, чем с Ирвином или даже с Дирином. Потеря родителей, жизнь вне родины.

– Ты скучаешь по Нейссу?

– Немного, – Тэйт усмехнулся. – Знаешь, я тоже терпеть не могу зиму. И предпочитаю снегу дождь.

Небо снова заволокли тучи, даже более плотные, чем раньше.

– Пойдём в беседку? – предложил он.

– Ты устал? – я с опозданием вспомнила его слова, когда он попросил Дирина сесть за рычаги.

– Устал, – не стал отпираться Тэйт. – Разрушать тяжелее, чем исцелять. Превратить ещё живое дерево в труху сложнее, чем вылечить десяток человек.

Ближайшая беседка была сплетена из светлых гибких веток какого-то растения, чьи широкие листья образовывали крышу. Внутри оказалась одна большая круглая скамья, мы сели рядом.

– Тэйт, объясни мне… Помнишь, Ирвин осушил дорогу? Получается, энергия стихийника даёт тепло? Почему же с её помощью нельзя сжечь ткань или дерево? Она же даже внешне похожа на огонь.

– Энергия невидима. Точнее, её не различает никто, кроме одарённых, – поправился он. – И она уничтожает, не нагревая. Голубое свечение, которое называют гидарским огнём, – это взаимодействие концентрированной энергии с воздухом. В энергоне, откуда выкачан воздух, свет уже не голубой, а белый. Ирви не испарил воду – он как бы растолкал её потоками силы, понимаешь?

Я кивнула.

– А как выглядит энергия?

– Словно светящиеся нити или точки. Стоит присмотреться – и видно, что энергия есть в каждом человеке. Когда я исцеляю, то направляю потоки силы к повреждённому месту, а если не хватает – добавляю свою.

– Наверное, неприятно так… смотреть? – забеспокоилась я. – Всё вокруг светится.

– Мэй, это же секунды, – успокоил меня Тэйт. – Иначе одарённые сошли бы с ума, ведь энергия наполняет весь мир. Тоннельные устройства тоже работают на её основе, – задумчиво продолжил он. – К сожалению, знания о том, как их создавать, утрачены. Те девять штук, что остались, сохранились чудом. Ты слышала легенду о единой Гидории?

– Это не легенда, – с Тэйтом хотелось быть откровенной. – Гидория была единым могущественным государством в те времена, когда льды и пески занимали две трети существующего мира. Именно там изобрели тоннельные устройства, приборы для управления погодой и многое другое. Затем произошёл чудовищный катаклизм, в результате которого Гидория погибла, посреди материка поднялись горы Северного Предела, льды отступили, а на месте бывшей столицы разлилось Нейсское море. Уцелевшие гидорийцы основали Кирею, много веков спустя появился Гидар, за ним – Катиз и Нейсс, ещё позже – Дарос и Керон, и сравнительно недавно на востоке возникла Огория.

– Ого! – выдохнул Тэйт. – В наших школах учат, что изначально существовали Гидар, Кирея, Нейсс и Катиз.

– Кирея – прародина всех государств. Она сохранила древнюю веру, некоторым храмам в Лиорре больше пяти тысяч лет. Гидару всего три тысячи, тогда на север ушли переселенцы, которым стало тесно по эту сторону гор. Нейсс основали те, кто обогнул море, на месте Катиза тогда кочевали дикие племена. Керон тысячу лет назад отхватил от Киреи южные земли, семь веков спустя кусок отгрыз Дарос.

В беседке потемнело, по крыше из листьев зашуршали первые капли дождя.

– Страны – как люди: рождаются, расцветают и умирают. Только эта смерть не должна быть насильственной. Кирея никогда ни с кем не воевала, поскольку знала, что у нас общие предки. И она не заслужила такой судьбы!

– Ты ненавидишь Огорию, – Тэйт не спрашивал, а утверждал.

– Вера в Отрешённого никому не мешала. Повод для войны высосали из пальца. И совсем незачем было сжигать Лиорр! – вспыхнула я. – Брат говорил, мы и так не стали бы сопротивляться. У Киреи не существовало армии, в правоохране служило полторы тысячи человек. Полторы – против десятков тысяч имперцев! Правительство сдалось бы без боя. Зачем потребовалось демонстрировать силу?!

– Не знаю, Мэй, – он опустил голову. – Я лишь целитель. Не политик, не дипломат. Если однажды Гидар призовёт меня на войну, то и там я буду исключительно спасать жизни – солдат и своей, и вражеской армии, потому что Кодекс велит не делать разницы.

Его рука коснулась ближайшей ветки. Крошечная почка под черенком листа стремительно набухла, лопнула, выпустила новый побег и доверчиво развернула к свету нежно-зелёные листочки.

– Только потому, что так велит Кодекс? – хмыкнула я.

Он усмехнулся и промолчал.

Дождь усилился, он уже не шуршал, а барабанил по листьям.

– Возвращаемся? – спросил Тэйт.

– Придётся, – вздохнула я. – Вряд ли опять распогодится.

До дворца нам удалось добраться почти сухими – крытых переходов действительно было много. Сразу же после этого хлынул такой ливень, что из водосточных труб побежали настоящие реки, а дорожки скрылись под водой.

– Успели!

Тэйт рассмеялся и подставил руку под струйку, стекающую с карниза, во все стороны полетели брызги. Я никогда не видела его таким… счастливым? Тоже выставила ладонь. Дождевая вода была тёплой. Или так казалось потому, что она стекала с пальцев Тэйта?

– Попасть под дождь – к удаче, – вспомнила я