– Идиотское слово – «пока», верно? Будтоотрезанная конечность, которая гуляет сама по себе. А ведь наши предкиупотребляли его с самыми лучшими намерениями! Говорили: «Прощай покудова» или:«Прощай пока». Слово «прощай» уж очень бесповоротное, вроде совсем концыотдаешь. А с «пока» получается – «Прощай на время, прощай, но еще встретимся».Вроде не так страшно, да?

– Дедуль, – тихо сказалаНина, – ты о чем?

– Да так, маленько лингвистики, –отмахнулся Константин Сергеевич. – Я тут последнее время словарь Даля восновном читаю, ну и набрался по самую маковку. Что хочу сказать? Никогда, еслиуж честно, мне твой Антон не нравился, межеумок какой-то, ни рыба ни мясо,однако определенной логики его слова не лишены.

– Какой логики? И откуда он вообще знает,что я здесь?

– Догадался.

– А он что, – с издевкой спросилаНина, – как бы из Москвы звонил?

– Да нет, как бы из дому.

– Из дому?!

– Ну конечно. Вот послушай, что он мнесказал. Приехал, говорит, сегодня… нет, уж вчера, погляди, второй часночи! – вечерним поездом – неожиданно пришлось изменить планы, хотясобирался вернуться завтра-послезавтра. А поскольку ситуация у него с деламиочень напряженная, ему сразу потребовалась консультация адвоката. И он прямо свокзала двинул к Инне, которая и в самом деле ему раньше несколько раз даваладельные советы, ты и сама об этом говорила.

Нина неуверенно кивнула.

– Заметь, я у него ничего такого неспрашивал, за язык его не тянул, он это сам рассказал. Поговорил, значит, сИнной о своих проблемах и поехал домой. А вас с Лапкой нету. Он к соседям. Иваша соседка Виктория Павловна – так, что ли, ее зовут? – поведала, чтотут опять была милиция и вы с Лапкой уехали с ними. Он дозвонился в милицию,нашел товарища Человекова (ну, фамилия, умереть!), и тот ему сообщил, куда васс Лапкой доставили. И он вспомнил про деда, живущего в Карабасихе. А посколькувы у Инны так и не появились, до Антона дошло позвонить сюда.

Нина почувствовала, что у нее подогнулиськолени. Нашарила сзади стул и тяжело села.

Да… Говорят, с точки зрения геометрии,любовный треугольник возникает лишь в том случае, если один из углов – тупой.Тупее угла, чем она сама, Нина в жизни своей не видела.

Казалось бы, следовало радоваться, что всевыяснилось, однако радоваться почему-то не было сил. Она сидела и тупо смотрелана деда.

– Антон готов был сейчас за вамиприехать, – продолжал дед. – Рвался ну прямо сломя голову. Я насилуостановил, дескать, Нина с Лапкой уже спят. Хотел дать тебе время подумать, даи правда – надо же отдохнуть.

– Ой, да! – спохватилась Нина,наконец-то начиная замечать хоть что-то вокруг себя и словно только сейчасувидев, какое усталое лицо у деда. Даже усы повисли! – Я тебя замаяласвоими глупостями. Иди отдыхай.

– Сейчас пойду, – кивнул КонстантинСергеевич. – Но что теперь с Антоном будем делать, а? Или мне мерещится,или ты не больно-то в восторге, что все выяснилось?

– А что, собственно, выяснилось? –уныло спросила Нина. – Что он с Инкой не спал? Это радует… или должнорадовать. Но сейчас мне как-то все равно. Потому что опять все пойдетпо-старому: мы с ним чужие, у него своя жизнь, а у меня свои страхи: как бы онне смотался от меня и не отнял Лапку. Дикость какая-то, но я сейчас думаю:лучше бы он правда влюбился в Инну до смерти и ушел бы к ней, или ещечто-нибудь бы произошло, только бы Лапка со мной осталась!

– Нина, ты извини, спрашиватьтакое… – Дед смущенно замялся, а потом резко спросил: – Ты что, никогоникогда не любила? Я имею в виду, мужчину?

– Почему ты решил?

– Да так…

– А, понимаю. Что к Лапке привязаласьчрезмерно? Как бы сублимация чувств, да? Наверное, ты прав. Я и сама об этомдумала. Любить очень хочется, и вот любишь ребенка, если нет мужчины. Конечно,это все от одиночества. Если бы с Антоном было все нормально, если бы ячувствовала, что для него что-то значу, я бы тоже к нему иначе относилась. Атак…

– О господи, – вздохнул дед. –У всех мужья как мужья, а твой – как поршень.

Нина невольно улыбнулась.

– Это что-то неприличное?

– Почему? Очень даже приличное. Один извопросов, которые я все мечтаю послать Знатокам. Они у меня поломали быголовушку! Или вот, к примеру: что такое «полуночный лихач»?

– Надо думать, тот, кто лихо мчится вполночь по шоссе?

– По шоссе! – фыркнул дед. –«Полуночный лихач» – это одержимый, сумасшедший, это болезнь, напущеннаянечистым. Читайте Даля, господа! Читайте Даля!

– Погоди, но при чем тут все-таки «мужкак поршень»? Это что – физика, химия или машиноведение какое-нибудь?

– Поршень – башмак, сшитый из шкурышерстью наружу. Представляешь, каков был видок у такой обувки? Поэтому поршнемеще называли косматого, неприятного, дикообразного человека. Вообще для твоегоДебрского это слово удивительно подходящее, учитывая его фамилию. Хорошо, чтоты осталась Крашенинниковой и Лапку записала на свою фамилию!

– А что такое с фамилией Антона? –нахмурилась Нина и вдруг ахнула: – Дед! Я и не поняла сразу! Это ты мне зубызаговариваешь, да?

– Заговариваю, – откровеннозасмеялся дед, и кончики усов сами собой взлетели вверх. – Наконец-то тыдогадалась. И как? Заговорил?

– Ну, где-то как-то… Во всяком случае, наутреннюю встречу с Антоном я уже смотрю с меньшим страхом. Наверное, я тоже вчем-то виновата, если наша жизнь не склеивается? Уж слишком зациклилась наЛапке. А ведь мужчины – те же дети, он, может быть, просто обижается, что дляменя он – как бы дополнение к Лапке, как бы не существует сам по себе.

– Мужчины – те же дети, – согласилсяКонстантин Сергеевич. – Только еще глупее, чем дети. Вот я тебе расскажуодну потрясающую историю – а потом все, пойдем спать. Ты, когда подъезжала кКарабасихе, ничего странного не заметила?

Нина задумалась. Она была настолько потрясенасобытиями минувшего вечера, что ничего не видела и не слышала. Добрые люди, скоторыми она ехала, вели меж собой тихий разговор, к которому она, конечно, неприслушивалась. На подъезде к Карабасихе водитель сказал, как широко Тросцаразлилась, а потом спросил у Нины, где ей надо сойти, – вот и все. Хотянет! Его жена вгляделась в темноту и пробормотала…