Сегодня ему было как-то по-особенному худо итошно. То ли со вчерашнего бодуна, то ли решил напомнить о себе букетзастарелых болячек, которые он притащил с зоны… Вещмешок его был пуст, пачкапапирос да рваные носки, когда он вернулся домой, зато тело просто-такинашпиговано всяческими хворобами, и Гоша не помнил минуты, когда у негочто-нибудь не болело бы. Но иногда все эти твари-лихоманки впивались в негоразом, и тогда Гоша не видел белого света, потому что в глазах становилосьчерно, ему даже казалось иногда, что весь мир мается застарелой язвой, у всегомира ноет отбитый ливер, у всего мира на погоду свербят застуженные кости… Ивот в такую веселую минуту он приоткрыл тяжелые от серебряной краски веки иувидел пацана, который совершенно спокойно, словно вокруг стояла темная ночь, ане белый день, выгребал из селедочной банки мелочь и, неспешно пересчитывая,перекладывал ее в карман своей курточки.

Какое-то мгновение Гоша не верил своим глазами продолжал стоять столбом, вернее памятником, и тут вдруг словно шилом его подребро ткнули! Было с ним такое, его однажды ткнул шилом под ребро отчаявшийся«петух». Гоша всегда так боялся, чтоб самому не стать «петухом», что в такихделах усердствовал пуще других, и вот очередная «машка» не выдержала ибросилась на обидчика… Потом врач говорил, что этот зэк родился в рубашке,потому что шило не достало до сердца какого-то миллиметра, а Гоша думал, ну зачто бог его так наказал, вот даже шило не прикончило! И сейчас он ощутил ту жеболь и бессильную злобу на судьбу. Мальчишка был, по роже видать, не изголодных, и курточка добротная, и кеды, как их сейчас зовут, кроссовки, –крепкие. Этого пацана Гоша раньше не видел, он был явно не из Карабасихи, дажене из Новой, чужой какой-то. И он лез в Гошину банку, где лежали имзаработанные деньги!

– Пошел! – шикнул на него Гоша свысоты своего пьедестала.

Мальчишка поднял голову, обвел его сонным,равнодушным взором. Не ответив ни слова, выгреб из банки последние копейки, апотом сплюнул Гоше под ноги и вразвалочку двинулся к дороге. Да он нарочно сюдаприходил, чтобы ограбить Солдата!

Гоша спрыгнул с ящика и рванул за пацаном. Ноот резкого движения его прострелило в поясницу, да так, что Гоша сгорбился и побежална полусогнутых, словно под обстрелом.

– Отдай, гад! – завопил он, почтитеряя сознание от боли и злости.

Но мальчишка, не ускоряя шага, подошел кстоящей на обочине иномарке и шмыгнул внутрь. С водительского места выглянулпацан двумя-тремя годами постарше и уставился на Гошу.

– Отдайте деньги! – прохрипел тот,вскинув деревянный автомат бессильным, скорее смешным, чем грозным движением.Тогда водитель сделал ему ручкой и спокойно уехал, а Гоша, корячась от боли вспине, только и мог хрипеть и материться, а больше ничего.

Наконец Гоша выблевал вслед последнюю ругань иповернулся, чтобы брести на «пост», как вдруг увидел Бармина, стоявшегоневдалеке и внимательно глядевшего на него.

Он все это видел! Он видел, как грабилипамятник, но пальцем не шевельнул, чтобы помочь! Его ледяные голубые глазацарапали Гошино лицо немигающим взглядом. А потом Бармин пожал плечами,отвернулся и пошел прочь. Проходя мимо банки, он сунул руку в карман – и вдругвысыпал в пустую железяку горсть мелочи. Гоша слышал, как она грохочет по дну:это было похоже на треск автоматной очереди. И он знал, что, если бы сейчас богили черт глянул ему в глаза и предложил продать душу, Гоша согласился бы…только бы в руках у него оказался настоящий автомат. Чтобы он мог ответить своемустарому учителю бренчащей очередью в спину!

В этот день Гоша понял, что настало времярасквитаться с Барминым за все, что он сделал.

Кто же еще был виноват во всем, что случилосьс Гошей? Не Шурка же, она просто шлюха, баба, ничего больше! Если бы не глупаямечта, которой Гоша жил в юности, если бы не эта страсть, зароненная в негоБарминым, – быть не таким, как все, – он бы не спятил тогда с ума. Нуподумаешь, дурная болезнь! От нее можно вылечиться и тихо жить дальше, кактысячи людей живут, как все… Нет! Гоша поступил иначе. И опять же именно Барминизбавил его от спасительной «вышки», обрек на то, чего нормальному человеку ипредставить невозможно: на жизнь за решеткой и за колючей проволокой.

Бесконечные годы Гоша мечтал о мести, нопостепенно жажда ее притупилась, как притупились в нем все чувства и желания.Остались лишь самые простые: пожрать, попить, поспать в тепле. И все-таки онеще помнил о себе прежнем, еще тлел в нем огонечек надежды – на что? –неведомо, но именно из-за этой малой искорки надел Гоша серебряный плащ,серебряную каску и залез на серебряный ящик.

Зря он это делал. Зря тратил время. Не жизнь,а… Надо было сразу убить Бармина, как только вернулся в Карабасиху, –может, стало бы хоть чуточку легче?

В тот день он больше не вставал на пост –побрел домой и долго лежал в нетопленой наследственной развалюхе, ожидая, покаутихнет боль в спине. Ну нельзя же, в самом деле, идти на мокруху, когда тебя влюбую минуту скрючить может.

Хотелось есть. Не краденной с чужого огородакартохи, сваренной в мундире и сжамканной кое-как, обжигаясь и не жуя. Хотелосьлещей в сметане… Прошло, наверное, больше десяти лет с той поры, как онпоследний раз леща едал. Как раз накануне отсидки и было дело. В те порысолитерного леща на Горьковском море было – завались! Как электростанциюпустили, как пошли по плотине косяком машины, так и сломали напрочь всякуюэкологию, а проще сказать – природу. Завелось в воде всякого дерьма… Солитеррыбу душит, она лезет к поверхности, где дышать полегче, ее простым глазом сберега видно. Пацаны и парни возьмут шесты, на плотине или на мосту встанут – ину шестами по воде лупить, а потом сачками лещей сгребают и несут их на трассу:городским продавать, мимоезжим. У леща же на морде не написано, что внутрисолитер сидит, с виду нормальный лапоть, аккурат на сковороду! Гоша сам своегоулова в рот не брал – противно. Говорят, брюхо пухнет от такой рыбу, ну ее кчерту! Но вот как-то приметил покупателя – раз купил он лещей, другой, третий…Не меньше месяца Гоша наблюдал за ним, а он все ничего, как был тощим, чтохворостина, так и остался. Выходит, не растет никакого брюха! Потом слухпрошел, что жарки солитер не выносит, гибнет, только в соленом или копченомрыбце живет. То есть жареных лещей можно есть! И тут как раз сошлось, что доманикакой жратвы не было, ну, Гоша и приволок матери своих лещей. Она их всметане и нажарила. Ох, до чего ж они были вкусны, сволочи! Как никогда! Гошаих в зоне частенько вспоминал… всем своим брюхом вспоминал, потому что солитерв нем завелся-таки, и лечили его в тюремной больничке не только от сифилиса, нои от этого червя. И до чего же он живучий оказался! Иной раз Гоше казалось,будто солитер и по сей день в нем сидит, и сосет, и давит…