эта родственница, без предупреждения. Здрасти, я ваша тётя. Любаня Мишу выгнала. Шипела, рычала на кухне. Я пыталась заглянуть, а она на меня зыркнула вот точь-в-точь как сегодня. Минут через двадцать она эту тётю Риту выпроводила. Праздник был испорчен.

– А второй раз?

– А второй раз было в Италии. Миша снимал картину совместно с итальянцами. В главных ролях была Люба и актёр итальянец. Там был такой эпизод в сценарии, что этому Лучано, надо было перевоплотиться. У него хреново получалось. Они с Любой заспорили. Он говорит, что ему это не нужно. Он весь такой красавец, такой брутальный. Этого достаточно чтобы сыграть роль. А Люба ему доказывает, что актёр ничего не стоит, если он не перевоплотится и не убедит в своём новом образе зрителя. Раздор был серьёзный. Тогда Пожарская сказала, что покажет ему, что такое настоящее актёрское мастерство. Вот тогда она взбеленилась во второй раз. Пантера, не иначе.

– Показала?

– Что?

– Мастерство показала?

– Не то слово! Все уже стали забывать про этот спор, только не Люба. В один из дней в ресторан, где питалась группа, заходит старик. Горбатый, страшный, хромой. Невысокого роста, седая грязная борода. И даже запах от него старческий. Садится напротив Лучано и начинает есть. Молча. Итальяшка чуть со стула не упал. Это оказалась Любка. Представляете, как она перевоплотилась. Я видела её вот так близко как вас и не узнала.

Куприянов прирос к стулу. Неля продолжала что-то говорить, но Василий уже не слушал. Он внезапно вскочил и, взяв Нелю за руку, сказал:

– Поехали!

– Куда?! – опешила женщина.

– Расплатитесь за обед и поехали. Прошу вас, Неля, быстрее. Так надо.

Неля положила на стол деньги и подала знак официанту.

1994 год. 30 июня. 20:47

Подъехав к воротам особняка Пожарской, Куприянов попросил Нелю:

– Неля, пожалуйста, скажите, что вы что-то забыли. Нам надо попасть внутрь. Мне нужно срочно переговорить с Любой. Срочно.

Неля, слегка расслабленная алкоголем, не стала ничего выяснять, а вышла из машины и позвонила в домофон. Вышел охранник. Они о чём-то немного поговорили и охранник ушёл. Через пару минут ворота открылись.

Люба опять встретила гостей в столовой. Перед ней стояла начатая бутылка вина и тарелка с сыром и виноградом. Увидев вновь Василия в своём доме, Пожарская, не выдавая никакого удивления, окликнула домработницу:

– Нина!

В столовую вошла та же женщина, что встречала гостей первый раз.

– Нина, принеси гостям бокалы.

– Нет! Нет! – отказалась Неля. – Я вино пить не буду. Я уже сегодня водки жахнула. Люди добрые, пожалуйста, отправьте меня домой.

– Нина, – тут же среагировала Пожарская на просьбу подруги, – скажи водителю, пусть отвезёт Нелю. Сейчас.

– Вот спасибо! – Неля кинула в рот виноградинку и ушла за домработницей.

– Ты будешь что-нибудь пить? – спросила Люба у Василия.

– Нет.

Василий присел за стол прямо напротив Пожарской. Он смотрел на неё и представлял, как эта хрупкая женщина перевоплощалась в горбатого хромого старика. Люба отпила немного вина и ответила на пытливый взгляд Куприянова. Дуэль продолжалась несколько минут.

– Какой у тебя рост? – Василий прервал немую сцену.

– Сто шестьдесят пять сантиметров.

– Совпадает! И маленький размер ноги. Как с этой ногой можно носить такую огромную обувь? – Василий в этот момент вспомнил отпечаток следа в мастерской скульптора Берешко сорок четвёртого размера.

– Это специальная обувь. Её сшили на заказ. Кто – не скажу.

– Чёрт!!!

– Чего ты чертыхаешься? Давай! Арестовывай меня!

– Ты дашь признательные показания?

Люба громко рассмеялась.

– Насмешил! Мне жаль тебя, Куприянов. Знаешь почему?

– Почему?

– Потому что я сейчас тебе признаюсь, а ты ничего с этим не сможешь поделать. Ничего!

– А если я весь разговор запишу на диктофон?

– Не запишешь. Ты, не запишешь. В тебе нет подлости, нет коварства. Ты честный, потому что сильный. Потому что уверен, что на твоей стороне правда. Это ведь так?

Василий не хотел отвечать. Он не любил подобную пафосную полемику. Чесание языком и восхваление его качеств были Василию неприятны. Он понимал, что Люба права. Ему никогда не удастся доказать, что старик и Пожарская это одно лицо. И это лицо виновно в совершении ряда краж. Если конечно, Люба сама не пожелает раскрыть перед правосудием эту тайну. А она этого не сделает никогда. Зачем? Она добилась в этой жизни того, о чём мечтала. Таких немного. Зачем ей теперь, на пике своей жизни и карьеры это разрушать. Нет, Пожарская прагматик. Куприянов знал об этом давно. Практически с момента знакомства с актрисой. После, через несколько лет она это доказала, выбрав Лейсбурга. Рассчитывать на какие-то утопические угрызения совести, глупо.

– Это с одной стороны печально, – сказал Василий, – а с другой радостно.

– Это ты о себе?

– Нет, Люба, это я о тебе. Печально, что ты совершила преступление. А радостно то, что я тогда тебя не поймал. Я не могу представить, что было бы тогда со мной. Моя любимая женщина – воровка. Сегодня я могу это пережить, а вот как я справился бы с этим тогда, вопрос.

– Если бы да кабы, во рту выросли грибы. Как сложилось, так сложилось. По-другому не будет. Может быть всё-таки чай? Разговор у нас сегодня будет долгий. Я не ошибаюсь?

Василий понял, что Люба не хочет его отпускать. Надо этим воспользоваться. Есть возможность узнать всё о тех событиях, о той банде, возможно даже о Болотине. Он да сих пор не найден.

– Раз пошла такая песня, – Василий снял куртку и повесил её на спинку стула, – я согласен. Только если можно не чай, а кофе покрепче. И немного коньяка. Коньяк у тебя в доме найдётся?

– Для тебя, Василий Иванович, хоть звёзды с неба.

Люба сварила Василию крепкий кофе и поставила перед ним бутылку с коньяком. Василий налил немного напитка и выпил.

– Почему, Люба, ты пошла на этот шаг, – спросил Куприянов, помешивая горячий кофе.

Пожарская на секунду задумалась. Потом встала, тоже сварила себе кофе и сказала:

– Хорошо. Я готова рассказать тебе всю правду. Буду говорить честно, ничего не скрывая. Только у меня два условия.

– Говори.

– Первое: ты никому этого не расскажешь.

– Принимается.

– Второе: ты поверишь мне от начала и до конца.

– Согласен. Итак, что побудило тебя?

– Помнишь, я рассказывала тебе про Седова, про сумочку которую украли и обвинили меня в этом. Про травлю, которую устроил Седов с Лебедевой в театре.

– Да, помню.

– Так вот. Как-то вечером…

1972 год. 13 ноября. 23:02

Люба возвращалась домой в разбитом состоянии. Этот сегодняшний допрос у Мухиной отнял у неё все силы. Надо же, нашла какого-то свидетеля, который видел то, чего не было. «Это вобла меня доведёт, – размышляла по дороге Пожарская. – Надо было пойти сегодня к тётке. Кроме Маргариты никому я не нужна. Забродский, похоже, голову спрятал в кусты. Брук ещё правда держится, но и его они смогут нагнуть. Проверку в театре устроят и Брук у них на крючке. А начнёт артачиться, так и растрату на него повесят. Фронтовик не фронтовик, эти Мухины и Дмитруки с Седовыми уже давно свою совесть продали дьяволу. Хозяева жизни, мать вашу. Нет, надо идти к тёте Рите».

Люба уже почти подошла к своему подъезду, но резко развернулась и направилась обратно.

– Любовь Владимировна, – вдруг услышала она голос сзади. Люба узнала его. Это её окликнул Дмитрук. Она обернулась.

– Любовь Владимировна, куда же вы?

Владимир Григорьевич шёл ей навстречу. Он по-идиотски улыбался, будто не было между ними той безобразной ситуации в его кабинете. Люба за своими размышлениями не заметила чёрную обкомовскую «Волгу», припаркованную около её подъезда. В ней и ждал Пожарскую Дмитрук.

– Люба мне надо с вами поговорить, – продолжил секретарь, подойдя к женщине.

– У меня нет желания с вами говорить, – резко ответила Люба. – Вы знаете почему.

– Ну конечно! Вы вероятно хотите, чтобы я просил у вас прощения? Встал перед великой артисткой на колени? –