Дмитрук явно издевался. Это не предвещало ничего хорошего. – А я не буду. Мой поступок там, в кабинете, ничего из ряда вон собой не представляет. Вы красивая женщина. Я молодой мужчина. Всё было естественно. Вся проблема, Люба, в вашей реакции. Посмотри вы на это другим взглядом, и всё было бы нормально.

– Нормально?! – у Любы затряслись руки. У неё появилось непреодолимое желание съездить этому негодяю по лицу. – Вы считаете, что насиловать женщину это нормально?!

– Замолчи! – Дмитрук после слов Пожарской изменился в лице. Даже в темноте было видно, как он побагровел. – Никто тебя не насиловал. Я предлагал тебе себя. Я проявил к тебе чувство. О каком насилии ты говоришь? И что ты о себе возомнила? В данный момент ты простая воровка. Я в курсе тех дел, которые ты натворила. Не хочешь по-хорошему, будет совсем худо. За тобой никого нет. Тебя никто спасать не будет. А я мог бы сделать так, что Мухина потеряет к тебе интерес. Дело закроют хоть завтра. Так что, Любовь Владимировна, давайте дружить. Поверьте, Люба, не завтра так послезавтра я стану первым. И тогда перед вами откроются все дороги. Не отвечайте сразу. Не испортите всё прямо сейчас. Подумайте. Хорошо подумайте. Я уверен, что вы не хотите лишиться места в театре и сесть в тюрьму, – Дмитрук приложил палец к губам, давая понять Любе, что сейчас говорить ничего не надо. – Подумайте. А завтра я жду вашего ответа. Завтра вечером. До свидания.

Секретарь быстрым шагом пошёл к машине, не оборачиваясь на Любу, махнул рукой и «Волга» сорвалась с места.

1994 год. 30 июня. 20:47

– И тогда я твёрдо решила идти к тёте Рите, – продолжила свой рассказ Люба. – Она тонкий психолог. Она ловко воспользовалась этой ситуацией. «Если с ними нельзя договориться, то их надо купить, – сказала она тогда. – А деньги мы с тобой достанем. Если конечно, ты хочешь наказать этих ублюдков. И сделать так, чтобы больше никогда ни подонок Седов, ни мерзавец Дмитрук, не могли над тобой изгаляться». А где взять деньги, спросила я. И тогда Маргарита посвятила меня в свой план.

– И ты согласилась?

– Да. Но посмотри, как тонко она всё представила. Я чистила, именно чистила, а не обворовывала квартиры людей, которые заработали деньги нечестно. На это был весь упор. И да, это был главный мотив. Второе– деньги. Деньги для независимости. Ну и наконец, это искусство перевоплощения. Здесь, Вася, не сцена. Здесь было всё по-настоящему. Опасность, риск, нервы. Всё настоящее. Здесь режиссёр не скажет: «Стоп! Всё сначала!». Здесь стоп, это стоп. Это настоящий провал. Теперь ты понимаешь, почему я получила госпремию за роль Виолетты в фильме «Женский секрет»?

– Я этого не знал. Наверное, потому что сама несколько лет жила двумя жизнями.

– Правильно.

– Почему ты разорвала отношения с Маргаритой?

– Тётя Рита прямо допытывалась, куда ты исчез. Но я не хотела говорить об этом. Я решила вычеркнуть тебя из своей жизни. Иначе всё могло пойти кувырком. Я бы никогда не стала той, кем являюсь сейчас. А Маргарита никак не могла остановиться. Ты бы видел, сколько денег у нас было. Сколько драгоценностей. Сначала это заводило, это нравилось. Новые ощущения, риск, необходимость вжиться в образ старика. Мне было интересно. Я представляла, что играю в каком-то крутом боевике. И моя роль главная. Мне нельзя сфальшивить, иначе роль отдадут другой актрисе.

– Да, – Василий почесал в затылке. На лице его застыла гримаса неодобрения. – Игрушки у вас, госпожа Пожарская, тянут на хорошую уголовную статью.

– Ладно тебе, Куприянов. Ты же сам прекрасно понимаешь, что никакой статьи не будет. Понимаешь?

– К сожалению, да. Скажи, а почему был такой большой перерыв? Почти год вы не выходили на кражи. Все уже были уверены, что старик исчез. Перебрался куда-то в другой город.

– Причин много. Денег было немереное количество. Азарт пропал. Маргарита остыла. Потом появился Лейсбург. Забрал меня на съёмки. Тётя Рита тогда сказала: Люба это твой лотерейный билет. Бери и выигрывай. И я выиграла. Выиграла, Куприянов. Всё что ни делается, всё к лучшему.

– Это ты о чём?

– О нас с тобой. Система сломала наши отношения. Оторвала нас друг от друга. Я бы поборолась, но ты не захотел. Ты решил как Кутузов взять противника измором. Но, Вася, я так не могла. Я привыкла действовать. Я актриса. Я товар, который имеет срок годности. Я не могла ждать, пока превращусь в неупотребимое существо с больной психикой. Поэтому когда представился шанс, я его не упустила. Уверена, ты меня понимаешь и не осуждаешь.

– Что ты, Люба, за это я не имею права тебя осуждать. Во всяком случае, здесь ты поступила честно. А вот в случае со стариком, я буду тебя осуждать. И тут никакие твои доводы не имеют значения. Ты воровка, Пожарская. И ты мой враг. Вот, как-то так.

– Гадёныш ты, Куприянов. Но самое поразительное, что вот сейчас смотрю на тебя и понимаю, что до сих пор тебя люблю. Поэтому… хочу тебя ненавидеть.

– И всё-таки про перерыв ты мне не ответила.

– Это, Василий, не перерыв. Здесь дело совсем в другом.

Люба отодвинула бутылку вина в сторону.

– Налей мне коньяка, – попросила она Куприянова. – Только совсем чуть-чуть.

Василий взял в шкафчике коньячный бокал и плеснул немного Любе. Она выпила.

– Когда ты уехал в свою деревню, случилось вот что…

1977 год. 16 марта. 14:03

Богатько впервые в своей жизни оказался за кулисами настоящего театра.

– Ну вот, Никита Афанасьевич, вы удовлетворены, – спросил Брук, без особого удовольствия исполняя роль экскурсовода. – Пойдёмте ко мне в кабинет. Сейчас начнётся репетиция, мы здесь будем мешать.

Майор послушно пошёл за директором театра.

– Так когда появится эта ваша прима, – развалившись на стуле в кабинете Брука, недовольно спросил Богатько.

– Я предупредил на вахте, – спокойно ответил Зиновий Моисеевич. – Как только Любовь Владимировна появится в театре, её сразу пригласят сюда.

– Чёрт-те что! – ворчал Богатько. – Надо было её повесткой вызвать.

– А позвольте поинтересоваться, уважаемый товарищ милиционер, зачем вам так сильно понадобилась Пожарская? – спросил Брук.

– А позвольте вам не отвечать на этот вопрос, – с издёвкой ответил Богатько.

Брук не первый раз сталкивался с хамством должностных лиц и поэтому, пожав плечами, решил покинуть кабинет, дабы не лицезреть этого неприятного человека.

– Я вынужден вас покинуть, – очень сдержанно сказал директор. – У меня много дел. Вы подождите здесь. Как только Пожарская появится в театре, её сразу пришлют к вам.

Зиновий Моисеевич вышел. Богатько проводил его недовольным взглядом, бесцеремонно уселся в кресло директора, закинул нога на ногу и нервно застучал пальцами по столу.

Ждать Никите Афанасьевичу пришлось недолго. Минут через десять распахнулась дверь и в кабинет вошла Люба. Поверх обтягивающей блузки был накинут жакет. Высоко поднятая голова, длинная красивая шея, вырез на блузе, приоткрывающий часть молодой упругой груди. От неожиданного видения у Богатько приоткрылся рот. Он вскочил со стула и попытался что-то произнести, но язык его не слушался. Получился только невнятный булькающий звук.

– Вы хотели меня видеть? – громко спросила Люба.

– Да! – ответил Богатько и опять застыл. Его взгляд упал на грудь Пожарской и Никита, понимая, что в данной ситуации такое неприлично, никак не мог отлепить свои глаза.

– Алло! – этим возгласом Люба вернула к реальности майора. – Вы кто? Зачем я вам нужна?

На Богатько вдруг нахлынул приступ кашля. Люба налила ему воды из графина и подала. Никита выпил, успокоился и, вспомнив последний вопрос Пожарской, ответил:

– Майор Богатько. Уголовный розыск. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Пожарская вздрогнула. Во-первых, она уже слышала эту фамилию и знала, что Василия отправили в ссылку с «лёгкой» руки этого человека. Во– вторых, не желает ли этот плешивый майор возобновить некогда закрытое