– Он… хотел отдать мне… Перунову кость… – дрожащим голосом прошептала она Хавстейну. – Я говорила: оставь себе. А он… О боги, вон же она, за пазухой у него, видишь?

– Не помогла ему Перунова кость, – обронил Хавстейн.

Его Коль мог бы одолеть на поединке. Но нашелся для него противник посильнее… Кто это? Хавстейн внимательно огляделся, будто надеялся увидеть кого-то, отмеченного ясным знаком. Но на лицах, освещенных факелами, было лишь недоумение и тревога.

– А может, это Змей его… уязвил? – с изумлением от собственной мысли сказал кто-то из толпы.

Взгляды поднялись от трупа к камню, что темнел позади него, – и толпа отхлынула от берега. Сначала качнулись, потом шагнули, потом побежали. Стоило допустить лишь мысль, что этой прохладной темной ночью подкаменный Змей сам взял себе жертву, как ужас заливал душу, гасил рассудок и оставлял место лишь для одного стремления: прочь отсюда!

Орм так и не объявился. Толковали про какую-то девку, что вроде бы пришла и увела Коля за собой, и после того его вроде никто уже не видел живым. Девку никто не разглядел: Коль сидел между нею и огнем костра, а она нарочно пряталась за его спину. Тогда в ее скрытности ничего особенно не видели, а теперь она стала подозрительной. Но что за девка, чья?

Уставший за этот долгий день Эскиль улегся спать в шалаше, велев прикрыть труп ветками и на всякий случай посадить сторожа. В одиночку, ясное дело, никто покойника сторожить не хотел, и до позднего рассвета перед шалашом сидели кружком десяток-другой видимирцев, пугая себя и друг друга рассказами о мертвецах. Вефрид несколько раз просыпалась и видела сквозь ветки огонь костра, и кто-то там рассказывал:

– У одной молодки мать померла, похоронили ее, а она возьми и начни опять к дочери приходить. Та возьмется корову доить, оглянется – мать у нее за спиной стоит. В избу пойдет, за тесто возьмется – мать опять позади нее стоит. Ничего не говорит, стоит, и все…

Глава 4

Проснувшись при ясном свете утра, Эскиль вышел из шалаша, потянулся, огляделся. Бросил взгляд на кучу веток рядом с шалашом и торчащие из-под кучи ноги. Там же виднелось древко сулицы. Выходит, ночной переполох ему не приснился.

Вефрид проснулась раньше всех из семьи и сидела перед шалашом, кутаясь в накидку и поглядывая на кучу веток. Все не верилось, что эти ноги, с их безнадежно мертвым видом, теперь и есть Коль. Тот самый, что еще вчера на заре льстиво заглядывал ей в глаза, а вечером отважно бился за Перунову кость и смеялся, радуясь победе. Ни разу до того Вефрид не слышала у него столь искреннего смеха – оказалось, он смеялся в последний раз.

Не так чтобы Коль особенно ей нравился, но его внезапная смерть легла на сердце тяжестью. Кто мог это сделать? Всеобщей любви Коль заслужить не успел, но и поссориться ни с кем тоже. Кому он помешал? Неужели правда… сам Змей вонзил жало в чужака?

– Ну что, Орм нашелся? – первым делом спросил Эскиль.

– Нет. Нет его. – Мужчины и парни у вяло горящего костра покачали головами. – Пропал. Сам как в воду…

– Может, и его уже упокоили? – проворчал кто-то.

– А может, это он сам его… того! – возразил другой мужик.

– Своего брата? С чего бы?

– Да почем мы знаем – может, леший ему брат!

– Давай, дренги, снимите ветки, – велел Эскиль и протер глаза. – Посмотрим, что там.

Ветки сняли. При свете дня стал виден след на горле: или парня сперва пытались задушить, или, что вернее, убийц было не меньше двух: один из-за спины накинул удавку, чтобы второй спокойно мог насадить на сулицу. А сулица… Эскиль снова взялся за древко и тут заметил резьбу. Пригляделся: на древке был вырезан свивающийся змей, и резьба была варяжская. В удивлении Эскиль поднял сулицу, и стало видно, что на ее наконечнике тоже выбит какой-то узор. Эскиль потер наконечник о землю, счищая кровь, и увидел второе изображение змея. Довольно грубый рисунок, сделанный не для красоты, а только для…

– Для чего это? – спросила Вефрид, тоже его заметившая. – Это зме… змей?

Она широко раскрыла глаза и оглядела народ; у отроков тоже вытянулись лица.

Труп нашли под Змеевым камнем. Убийц никто не видел. И на орудии убийства дважды вырезан змей…

Вефрид вспомнила деда Замору. Содрогнулась: все дети волости боялись одноглазого старика, но она не помнила такого случая, чтобы он так прямо сгубил кого-то! Постоянно ходят слухи, мол, на ту бабу он косо глянул, ей спину скрючило, с мужиком повздорил – тот взялся дрова рубить и ногу себе повредил. Но чтобы прямо взять и убить! Неужели дед Замора дожидался чужака, о ком никто жалеть не станет, чтобы принести настоящую кровавую жертву своему покровителю?

– «На лезвии змей окровавленный лег»… – произнес рядом голос матери.

– Что это? – Вефрид оглянулась.

С кольцом рукоять,

храбрость в клинке,

Страх в острие

Для тех, чьим он станет;

На лезвие змей

Окровавленный лег,

другой обвивает

кольцом рукоять[21],

– размеренно проговорила Хельга.

– Это тоже Хникар? – Вефрид застучала зубами от грозного звона этих строк, произнесенных ее матерью на северном языке.

– Нет. Это из сказания о Хельги сыне Хьёрварда и валькирии Сваве. Она дала ему имя и указала, где лежит меч со змеем на лезвии. Змей – привратник Хель, он пронзает стену и отворяет проход между миром живых и миром мертвых. Его призывают на помощь те, кому нужно отворить проход и надежно спровадить кого-то на ту сторону. Хельги хотел отомстить за своего деда, Свафнира. Он взял этот меч и поехал, чтобы убить Хродмара, его убийцу.

– Так что же это значит, – Эскиль оторвал взгляд от сулицы и посмотрел на жену, – это все означает… эти два змея… означают месть?

– Именно так, Эскиль.

Ответила ему не жена – голос прозвучал со стороны.

Обернувшись на голос, Эскиль выпрямился и внутренне подобрался. Перед зарослями стояли несколько человек, совершенно незнакомых, и он с первого взгляда понял – люди не простые. Поняли это и другие: Хавстейн, Гудлауг, Фроди, еще кое-кто из мужчин разом встали перед своим господином, готовые его защищать, хотя новые пришельцы не проявляли враждебны намерений, а из оружия у них были при себе только скрамасаксы на поясе. Один – молод, лет двадцати, со светлыми волосами, просто, но