турки были золотой серединой между дорогими и зажравшимися европейскими и дешевыми египетскими с назойливой, липкой обслугой.

Через полторы недели пандус и два подкопа были готовы, а башни выковыряли большие углубления в стенах. На следующее утро они продолжили работу, выколачивая камни в последнем ряду, громкими криками извещая, когда появлялась дыра и становилась шире. В подкопах подожгли дрова, щедро политые отобранным у местных крестьян, прошлогодним, оливковым маслом, уже прогорклым. Вскоре оттуда повалил темный дым и завоняло горелым маслом. С трех сторон города стояли готовые к бою ассирийские воины и ждали сигнал к атаке. У многих были деревянные лестницы, изготовленные еще в Иллубре.

Облаченный в доспехи, только шлем пока держал Абая, и вооруженный саблей, кинжалом и щитом, я стоял у начала пандуса, чтобы возглавить атаку по нему. Захотелось попробовать, каково оно, хотя понимал, что разницы с обычным боем не будет. Ассирийские тяжелые пехотинцы смотрели на меня с одобрением. Все-таки редкий туртан идет в бой в первой шеренге. В лучшем случае постреливает из лука с безопасного расстояния и под охраной двух воинов с щитами, чтобы в него случайно не попали.

Ждать пришлось долго. Один подкоп выгорел без нужных нам последствий, а над вторым куртина просела, наклонившись наружу и частично разрушившись. За это время тараны проделали в стенах довольно широкие отверстия, воин пройдет сильно согнувшись. Тут и завыли трубы, приказывая атаковать. Звук у них такой гнусный, что я с радостью побежал подальше от трубачей. Может быть, именно в этом и была их главная фишка.

Возле стены пандус был высотой чуть ниже просветов между треугольными зубцами. Почему-то в этих краях прямоугольные не в почете. Предполагаю, что семиты с присущей им жадностью экономят на кирпичах. Зато проходить между такими намного удобнее. Сперва я надрубил копье, которым пытался ширнуть меня молодой парень в кожаном шлеме и нагруднике. Во время второго удара, угодившего в мой щит, древко сломалось в том месте. После чего я шагнул вперед и рассек кожаный шлем и голову в нем. Брызнуло красной мякотью, как из треснувшего, перезрелого арбуза. Тут же отсек руку с копьем его соседа слева и спрыгнул на сторожевой ход. На лету увидел, что ко мне поворачивается стоявший дальше слева ингирец, но его, повернувшегося боком к атакующим, тут же заколол копьем мой соратник, спрыгнувший сразу на сторожевой ход. Мы пошли с ним плечом к плечу к башне. Он умело орудовал копьем, не подпуская врагов близко ко мне, когда это было надо, а я делал шаг-два вперед и рассекал очередного. Ладненько у нас получалось, будто долго тренировались. Два опытных воина быстро находят нужный алгоритм, ведущий к победе.

Мы расчистили сторожевой ход до башни. К тому времени за нашими спинами уже накопилась пара десятков соратников, которым я приказал спуститься вниз и зачистить башню. Сам с напарником прошел через нее и продолжил выкашивать защитников города на сторожевом ходе. Здесь ассирийцы поднимались по лестницам и им сильно мешали. Мы быстро устранили эти помехи, дошли до башни, где я предложил сделать остановку, передохнуть, потому что в следующей куртине была дыра, выбитая тараном, поэтому ее никто не защищал. Следовавшие за нами тяжелые и легкие пехотинцы спустились по деревянной лестнице к двери, ведущей внутрь города, где, судя по громким крикам, вступили в бой. Когда мы оказались там, возле входа в башню наших воинов не было, а на земле валялись семеро убитых врагов и один тяжело раненый в грудь, дышавший плавно, видимо, больно было поднимать и опускать ребра и грудину. Мой напарник добил его ударом копья в шею, заросшую черными курчавыми волосами, между которыми резко дергался сильно выпирающий кадык.

Мы пошли вслед за атакующими по узкой кривоватой улице, которая постепенно становилась шире. Одноэтажные дома и заборы из пористого светло-коричневого известняка, неоштукатуренного. Сильно воняло дымом от сгоревших, овечьих катышек. На подходе к центральной площади дома и дворы стали больше и запахло кисловато сумахом, местной специей, которую добавляют в мясо. Рот у меня сразу наполнился слюной. Сплюнув, пошел быстрее. Сюда вернемся позже, когда закончим с захватом города.

Возле административного комплекса в центре города еще шел бой. Небольшая группа горожан возле открытых ворот отбивалась от наседавших ассирийцев. Мы помогли соратникам, атаковав с левого фланга и быстро потеснив врага. Уцелевшие начали пятиться, отбиваясь копьями.

— Сдавайтесь и сохраните жизнь! — крикнул я на древнегреческом языке.

Они переглянулись, и один, у которого лицо было в крови, вытекающей из раны по лбу, произнес за всех:

— Мы сдаемся, не нападайте!

Я приказал ассирийцам остановиться, а врагам бросить оружие на землю и снять доспехи. Что они и сделали.

— Где Кируа? — задал я самый важный на текущий момент вопрос.

— Не знаю. Побежал куда-то туда, — махнув рукой в сторону большого высокого дома из камня, ответил раненый в лоб и начал стягивать чешуйчатый доспех ассирийской работы.

Может, это совпадение, но все, кто затевает мятеж, очень жидки на расправу. Кируа найдут спрятавшимся в пустом пифосе из-под зерна в амбаре. Его пересадят в большую деревянную клетку и повезут на арбе в столицу Ассирийской империи, по пути показывая зевакам, как диковинное животное. В Ниневии с живого мятежника аккуратно, чтобы не умертвить раньше времени, сдерут шкуру почти со всего тела, кроме лица, ладоней и ступней, и повесят на центральной площади за руки, чтобы, облепленный зелеными, синими, серыми и черными мухами, подсох на солнце.

47

Следующий год был мирным. Я уж подумал, что дураки закончились, занялся скучными делами типа разведения лошадей и выращивания небывалых для этих мест урожаев, но после очередного половодья эту иллюзию развеял гонец от Синаххериба с приказом срочно прибыть в Ниневию. Оказывается, Мардукаплаидину, бывшему шакканакку Вавилона, стало скучно на острове в Персидском заливе, где суккаль-мах Элама дал ему порулить городом Нагитеракки, снова начал призывать халдеев Месопотамии к мятежу, а полезные идиоты неистребимы. Все прекрасно помнили, как он кинул доверившихся шесть лет назад, но все равно нашлись готовые погибнуть за то, чтобы Мардукаплаидин вернулся в Вавилон. Зря говорят, что много раз можно обмануть одного человека, а много людей всего один раз. Я убедился, что в этом выражении убрали концовку: «Зато каждый день». Человек, став членом любого стада, переходит на короткую память. Есть вожак, пусть он и думает вдолгую.

Я оставил жену Ашму беременной в третий раз и с Абаем, который скакал на муле, отправился в столицу империи. Раб не